Смеркается.
Мой сад отныне пуст.
в сей час, когда разлито лишь молчанье –
в заплатах жизнь, в прорехах – мирозданье.
И дом мой тих.
Ноябрь давит грусть,
она сметает прихоть и молву,
одолевает сон – и славу вьюге
поет теперь, поет своей подруге.
А рифм всё нет. Я больше не слыву
отчаянным и дерзким. Это просто –
прожить весь год, танцуя на подмостках,
примеривая слепленную роль.
Играя не для всех. Не для себя.
И всё же знать, что ты опять фальшивишь:
пусть день уходит юзом, выше, выше! –
Вживаясь в маску с головы до пят….
Смеркается. А дома больше нет,
и быта нет, лишь дряхлые кулисы.
Я – маленький Пьеро, что смотрит снизу
на зрителей – и вверх, как приведенье.
Возможно ли поверить в озаренье,
когда в чужих домах не меркнет свет,
но для тебя отныне места нет.
И пусть метет, пусть снег обрушит дом,
в котором нет … В котором. В коем. В ком.