Поэма "Кика" - первая из сборника "Да с былью небыль загуляла"
Часть 1
Обнажённая женщина, лет сорока, раскачиваясь всем телом в стороны, мела себя по спине своими тёмными, длинными волосами.
Указывая рукой на Геру, она настойчиво повторяла:
– Ты – я! Ты – Кика!
– Какая ещё Кика? – возмутилась Гера.
– Кика – кикимора. – ухмыльнулась женщина и в туже секунду исчезла.
Сон был настолько реален, что окончательно проснувшись Гера, ещё долго не могла прийти в себя!
На то время, она, тонюсенькая девочка-былиночка, совсем не была похожа на зрелую, со странным именем женщину из её сна.
С тех пор прошло лет двадцать.
И вот сегодня, возвращаясь с грибами домой, Гера, неожиданно для себя замедлив шаги, обратила свой взгляд к вершинам огромных сосен. Ей послышалось, как будто ветер, гуляя по вершинам деревьев, шепчет, кличет:
– Кикаааа, Кикаааа!
– Наверное «крышу снесло», пронеслось у ней в голове.
Только она сделала шаг, чтобы идти дальше, как снова!
– Кикааа, Кикааа!
Охватившая тревога, почти бегом заставила Геру спуститься с пригорка к мостику над «Караканом».
Торопливо протопав по мокрым, скользким доскам, она спрыгнула на прибрежный песок и оглянулась назад – мостик, всё продолжал шлёпать по воде, а за ним, на взгорке, гудел древний Краканский бор.
Бор гудел как – то особенно!
Его деревья гнулись гораздо сильнее чем дул ветер!
Резво обогнув заросли шиповника, Гера остановилась перевести дух.
Уже показались неказистые избы родной деревни,
послышался лай собак,
кукареконье петухов,
мычание коров...
– Молява, Молява! – призывно надрывался женский голос.
Благостную атмосферу летнего вечера вспарывали хлёсткие щелчки кнута, отборная брань пастуха...
Ну, словом, обычная деревенская жизнь без всяких Кик.
Шагая по пыльной дороге, Гера в подробностях припоминала давнишний сон и не заметила, как оказалась у крыльца дома.
Поднявшись по ступеням, она машинально открыла ключом дверь, оставила на террасе обувь, корзинку с грибами и, еще не успев перешагнуть порог, почувствовала, как её охватило какое – то непонятное состояние!
Судорожно стащив прямо в прихожей всю с себя одежду, Гера заторопилась к зеркалу.
Включив светильник, она со смешанными чувствами, принялась рассматривать своё отражение –
из зеркала
смотрела на неё
обнажённая женщина,
точь в точь такая,
какую она видела в своём давнишнем сне!
У Геры остановилось дыхание, по телу пробежала волна дрожи!
Поспешно набросив на плечи лежащий у зеркала халатик, Гера прошла на кухню.
Устало плюхнувшись на табуретку, привалилась спиной к тёплым кирпичам большой деревенской печи.
В памяти ожили картины прошедших лет... похороны мужа... обрушившиеся, после, проблемы... и ей, так захотелось поплакать, пожаловаться кому – нибудь!
Да вот незадача, жаловаться было некому! В деревне жила наездами, общалась только с матерью, а тут и она уехала в город.
Недолго погоревав, Гера набрала в ведро холодной воды, скинула халатик и вышла во двор облиться.
Вбежав обратно в дом, мокрая с головы до ног, прихватив с плиты кружку тёплого молока, торопливо поднялась по лестнице в свою спальню и, осторожно поставив кружку на прикроватную тумбочку, вольно разметав руки в стороны, рухнула спиной на широкую кровать, зарылась в белое пушистое одеяло и осталась лежать не двигаясь, ожидая приятных последствий шоковой терапии.
Через несколько секунд у ней по телу пошёл жар.
На душе стало радостно.
Перевернувшись на живот, Гера дотянулась до кружки и мелкими глотками стала потягивать тёплое молоко.
Допив до дна, она опустила руку с кровати вниз, поставила пустую кружку на пол...
– Ки – ка, Ки – ка, Ки – ка... –
навязчиво тикали часы на стене.
Часть 2
На следующий день, с вечерним автобусом, приехала мать.
– Всё нормально, Гера? – спросила она, подошедшую встречать её, дочь.
– Нормально. Пошли скорее! Накормлю тебя отменной грибницей,
пальчики оближешь! Пока тебя не было я кучу грибов набрала!
После ужина, как обычно, мать и дочь стали устроиваться на старом, видавшем виды, кожаном диване, стоящем у печи. Диван, похожий на престарелого бегемота, под весом усаживающихся на нём хозяек, с придыханием запоскрипывал, заохал, словно выражая своё недовольство.
– Мам, знаешь, про нас в деревне говорят, что мы чокнутые!
Мать улыбнулась:
– Может и чокнутые, но уверяю тебя, нормальным – то, без нас, странноватых, скучновато будет!
Они рассмеялись.
Разговор прервался, стало слышно, как громко урчит, примостившийся под ногами на коврике, кот.
– Мам, мам! Смотри! Котофеич гостей намывает! – прошептала Гера.
Мать, приподняв брови, удивилась:
– Откуда, на ночь – то? К нам и днём редко кто захаживает!
– Как знать!?... – откликнулась Гера.
– Возьму твои подушки и плед, к себе лень подниматься, – добавила она, направляясь в материнскую спальню.
Вернувшись с подушками, Гера запалила свечу, погасила верхний свет и, подхватив с коврика кота, стала пристраиваться на диване рядом с матерью.
– Ну, копуша, зачем ты нашего бродягу на чистые подушки мостишь! – заметила мать.
– Да, ладно! Так и быть постираю наволочки после него! Пусть покайфует с нами!
Наконец, женщины уселись.
В доме воцарились покой, тишина.
Лёгкий, домашний воздух, наполненный смоляным духом разогретого дерева, ароматом трав, развешанных на стенах, запахом топлёного молока, томившегося в духовке, настраивал мать и дочь на что – то приятное,
необычное!
– А не устроить ли нам мало-мальский праздник, для себя, любимых! Сейчас, кой чего приготовлю. Я быстро. – подхватилась мать.
Поколдовав на кухонном столе минут десять, она осторожно поставила на чайный столик, рядом с горящей свечой, два вместительных фужера с содержимым тёмного цвета и, придвинув столик поближе к дивану предупредила Геру:
– Горячо!
Пригубив обжигающий напиток, женщины услышали, как на дворе взлаяла и умолкла собачонка, как порыв ветра, пройдясь по окнам, ворвался через открытую створку на кухню...
Огонёк свечи, нервно заплясав, стал гореть
ярче,
ровнее.
Тихий голос окликнул:
– Кикаааа...
И тут же, в оранжево-коричневом полумраке дома, невероятным образом, стала проявляться обнажённая женщина!
Её фигура словно ткалась из нитей ожившего домашнего пространства!
Кот, больно вцепившись в колени Геры, напрягся, выгнул спину и через секунду, громко взопив, сорвался с места, исчезая в глубине помещений!
Фужеры в руках матери и дочери дрогнули, выплеснув духмяный, винный напиток, пометив светлую одежду женщин, похожими на кровь, каплями.
Свеча погасла...
Раздался тревожно-ухающий крик, невесть откуда взявшейся, совы!
По коже, тесно прижавшихся друг к дружке, обитательниц дома, прошёлся колючими лапками озноб.
Стены дома закачались,
заходили ходуном
и начали разбегаться в разные стороны!
Исчезло всё.
Постепенно темень превратилась в пульсирующую субстанцию, которая, стала быстро уплотняться и, перехлёстывая измерения, увеличивая скорость своего кружения, помчалась коричнего-сиреневым вихрем, перемещая, словно пушинки, тела женщин
в верх,
в низ!
У матери перехватило дыхание, она с трудом расслышала удаляющийся голос дочери:
– Маамаааа…
Сердце матери тревожно забилось!
– Так надо. – прошелестели чуть слышно чьи – то слова.
Часть 3
Словно младенец, обездвиженная до головокружения тугими пелёнками из тьмы, страха, обескураженная, до одышки, непониманием того, что находится у ней под ногами и вокруг, Гера с трудом сдерживалась, чтобы не упасть и не завопить от безысходности во весь голос!
Но вот, она заметила, как у ней над головой показался кусочек, медленно выплывающей, луны.
Лунный свет, похожий на искусственный, разляпал своими серебристыми пятнами всю округу, разрушив целостность картины окружающего мира, и Гера не могла понять где она находится.
Прошло ещё чуть времени.
Лунные блики перестали мешать. Гера отчётливо увидела впереди поляну, а на ней, в самом её центре, низко склонившуюся над аккуратно уложенным хворостом, обнажённую женщину. Гере оставалось проделать только несколько шагов через кусты, да обойти пару валежин, чтобы оказаться рядом с этой женщиной, но Гера не спешила этого делать.
Что – то останавливало её!
Вскоре, из под рук женщины вырвался маленький язычок пламени. В одно мгновение он охватил собой всю кучу хвороста, сгустив, отодвинув влажный ультрамарин ночи в прохладную глубину древнего леса...
приглушив,
притомив
яркость звезд,
луны.
До Геры долетел запах горящей пихты. Ей стало гораздо теплее, уютнее. У неё исчезла нервная дрожь.
Тем временем, неслышно ступая, обнажённая женщина стала приближаться к Гере. На расстоянии вытянутой руки от Геры, женщина замерла. Статная, величественная стояла она напротив Геры, с любопытством рассматривая и смущая её своим пристальным взглядом.
Гера, тоже, присмотревшись к ней, заметила, как в бездонной прозрачности рысьих глаз, женщины, вспыхивали и тонули холодные искры.
Заметила, что лесная женщина роста была выше среднего, с выразительно-округлыми формами тела, что её тёмные волосы струились у ней по обнаженной спине длинными, волнистыми прядями ниже, удивительно-тонкой, талии.
Не худая и не толстая,
не страшная и не красивая,
даже,
не поймешь какая,
лесная женщина была необыкновенно притягательна!
Она подчиняла!
Завораживала!
Взмахнув изящной ухоженной рукой, с длинными, тонкими пальцами (как показалось Гере не для жизни в таких условия), женщина, указывая на Геру, грудным, мягким голосом произнесла:
– Ты – я. Ты – Кика!
– Я?… – неуверенно прошептала Гера и её тут же осенило:
– Жить без одежды в лесу!?
– Меньше хлопот, больше свободы. – рассмеялась Кика, словно, подслушав мысли Геры.
– Где мама? – забеспокоилась Гера.
– Она спит у себя дома, на своём любимом диване. Не буди! Это не её история! Свои истории она уже пережила. Теперь твоя очередь! – и, словно предвосхищая следующий вопрос Геры, женщина улыбаясь, спокойно добавила:
– Кика – это кикимора, королева лесных духов!
Сделав перед собой странное движение руками, кикимора начала, как бы танцуя, кривляться.
Полная грудь её «сливочно» вздрагивала.
Тугие, упругие бедра лоснились.
На гладкой, смугло-золотистой коже её, отражались мягкими мазками жаркие всполохи от костра.
Всем своим гибким, лакированным телом ночная танцовщица лениво
вилась,
потягивалась,
приторно-медово
плавилась!
Танец кикиморы производил впечатление странной непристойности, бессовестности,
извращённости!
Гере было неловко смотреть на неё!
Стыдно!
Уловив состояние своей гостьи, кикимора прекратила кривляться и вплотную приблизилась к Гере.
Не успев понять что к чему Гера вскрикнула от обрушившихся на неё холодных капель воды, падающих с сосны, под которой она стояла. Боковым зрением, уловив, вспыхнувший в темноте холодным сиянием, колючий взгляд кикиморы, в тот же миг, чуть не теряя сознание, она целиком, словно в другую одежду, переместилось в тело лесной колдуньи!
На месте,
где она только что стояла,
остался лежать её домашний халатик.
Часть 4
Глубоко вдыхая в своей новой «одежде» ночной, влажный воздух, Гера враз оценила все её преимущества. В теле кикиморы она перестала замечать комариные укусы. Ей не кололо ступни ног. Она не боялась зверей, змей и прочей опасной живности. Гера стала понимать тихий разговор растений, животных, камней, птиц и даже, разобрала о чём шумит ветер!
– Ты, Кика! Ты, Кика!
Смотри, на тебе корона кикиморы! – в самое ухо дышал ей ветер.
Действительно! Увидев себя словно со стороны, Гера заметила на своей голове яркие вспышки, превратившиеся в золотую корону. Рассмотрела, что корона сплетена из маленьких золотых змей.
Неожиданно, змейчата в короне стали оживать, щекотно расползаться по волосам, лицу, по обнажённому телу Геры-кикиморы.
– Какие, хорошенькие! – радостно восклицала она, забавляясь светящимися, пружинными змейчатами, то – удерживая их в руках, то – выпуская на волю.
Не успела ещё Гера наиграться с ними, как змейчата поспешили снова к ней на голову и превратились в корону,
а из глубины леса,
на свет костра,
выполз огромный чёрный змей в кольчуге!
Заметив Геру-Кику, он медленными, гибко-тяжёлыми движениями, направился в её сторону. При малейшем передвижении змея, чёрные чешуйки его кольчуги, тонко- тонко позвякивали и переливались, отражая в себе;
то – холодный свет луны,
то – жаркий огонь костра.
Змей казался Гере;
то – холодным и далёким,
то – близким, тёплым и родным!
Взгляд Змея
пьянил,
гипнотизировал Геру-Кику!
Ёкнуло сердце Геры-кикиморы, затрепетало!
Нечеловеческая любовь к Змею ворвалась в её одинокую душу и переполнила непривычными переживаниями!
Гера с жадностью вдыхала колдовской аромат мяты, исходящий от Змея!
С замиранием сердца чувствовала на своих губах его лёгкое дыхание!
Ощущала осторожные, прохладные прикосновения змеиных губ к её горячим ладоням!
Длинно, эластично
Змей оплетал бедра,
колени Геры...
Скользил по её груди.
Словно упругим жгутом-собой, змей крепко сжимал, опоясывал тонкую талию Геры-кикиморы.
Сладко,
до ломоты во всём теле,
до слёз,
тянулась, изгибалась Гера-Кика,
превращаясь в змею,
задыхаясь от нестерпимо-щемящих томлений!
Ей хотелось, чтобы это сладкое наваждение тянулось вечно!
По волнам немыслимых переживаний уносил Змей прекрасную Геру-змею всё дальше и дальше в океан непостижимых для людей ощущений!
Человеческая сущность Геры чуть не сходила с ума!
Утратив женскую плоть, парила она в образе змеином, упиваясь своей любовью к Змею, купаясь в его любви к ней!
Лишь, на мгновение в голове Геры-змеи, вспыхивали огоньки страха - это изумлённая женская душа её тревожилась в теле змеином, что вот – вот оборвётся
такая невероятная,
такая счастливая
жизнь!
– Нет, нет, нет! – стирался в глубинах космоса
безмолвный крик,
вопль
очень голодной,
истосковавшейся по любви,
уставшей от одиночества,
души
человеческой!!!
Часть 5
Прошло совсем немного времени. Змея-Гера снова обрела тело Кики и, как следует кикиморе, без всякого сожаления, кружилась на огромных паутинных каруселях, сплетённых громаднющими паучищами.
Душа же Геры, в теле кикиморы, горько рыдала, страдала!
Она не могла, как душа кикиморы, легко привыкнуть к новым переменам.
Более всего!
Она не была готова к такому быстрому расставанию со Змеем!
Постепенно карусели превратились в качели и стали раскачиваться высоко – чуть, не до звёзд, низко – чуть, не врезаясь в землю. Озорные паучищи взлетали на них вместе с Кикой-Герой, хитро двигая выпученными глазищами.
– Вы, не такие ужасные! – уже успокоившись, громко смеялась Гера-Кика.
В очередной раз, приблизившись к земле, она услышала стрекочущую музыку сверчков. Изумилась, похожим на звёзды, призрачным фонарикам из светлячков, и окончательно запуталась – где небо, где земля!
– Господи! Как хорошо! – восклицала душа Геры.
Душа кикиморы была спокойна. Жила в своём обычном мире, без особого напряжения, суеты, ничему не удивляясь, поглощая доступную для неё радость мгновений, спокойно сознавая, что на Земле нет ничего постоянного!
Наконец, мягко приземлившись в высокую траву и, вздрогнув от обжигающе-холодных капель росы, Гера-Кика звонко рассмеялась.
Словно малое дитя, распластавшись всем телом на верху выпуклой полянки, с боку на бок, она стала перекатываться в низ, вбирая в себя всю живительную бодрость предутренней свежести!
Доверчиво, искренне радовалась Гера, обрушившемуся на неё, восторгу свободы, где мир вокруг казался добрым, красочным, не внушающим никаких опасений!
В волю надурачившись, Гера-кикимора заметила, в свете побледневшей луны, продирающегося к ней, через высокие заросли кустов, зелёно-голубого оленя.
Неспешно подойдя к Гере, олень смиренно преклонил пред ней колени и, сверкнув золотыми рогами, коснулся лбом земли.
Вздрогнула душа Геры в теле кикиморы!
Поняла!
Пора покидать, такой странный,
такой удивительный мир!
Нехотя, чуть не плача, Кика-Гера уселась на жёсткую спину послушного животного.
Нервно передёрнув всей шкурой, под усевшейся на нём, кикиморой, олень резким рывком сорвался с места, и стрелой помчался по прямой вырубке бора!
От неожиданности, Кика-Гера чуть не грохнулась с оленя. Лишь чудом успела она удержаться на его спине!
Зажмурив глаза, судорожно сдавив круглые бока животного своими коленями, крепко обхватив руками его шею, Гера изо всех сил пыталась слиться с оленем в одно целое!
Без всякой брезгливости зарывалась она лицом в его грубый мех, глубоко вдыхая острый, сермяжный дух дикой плоти!
Как шаманка,
теряя всякие ощущения кроме скорости,
Гера-Кика громко
кричала,
диктовала,
несущемуся по вырубке оленю:
– Быстрее!
Еще быстрее!
Ещё!
Ещё!
Тем временем, небо на востоке стало светлеть, а за спиной Кики-Геры расправились розовые паруса прозрачных крыльев.
Наполнившись западным ветром, крылья легко подхватили кикимору со спины оленя и, высоко подняв её над землёй, понесли прямо на восток!
Нужно было спешить, почему – то, именно, на восток...
И нужно было пролететь через огромное поле,
и скрыться в лесу, за линией горизонта,
и, именно, до восхода солнца!
В голове летящей женщины настойчиво звучал знакомый голос:
– Ты Кика, Кика!
Часть 6
В деревне запели первые петухи.
Послышались голоса других животных.
Стали подниматься сельчане.
Словом, всё, как всегда.
Вроде.
Но странное дело, с этого времени деревенские жители стали замечать, что ни с того, ни с сего молодые женщины, отлично знающие окрестные места, стали плутать.
Под утро, живые и невредимые, помолодевшие лет на десять, возвращались они из леса домой.
Мужья не сразу узнавали своих жён, от которых, казалось, исходил непостижимый свет!
На все вопросы мужиков женщины отвечали:
смехом талой воды,
дразнили ароматом зрелой земляники,
завораживали глубиной сияющих глаз,
окрыляли непередаваемым ощущением
воли,
свободы!
Обескураженные,
очарованные мужики,
не то, что трогать,
журить опасались своих проштрафившихся, стервозно-загадочных баб!
Давно не появлялись у себя в особняке мать с дочерью.
Сад вокруг их усадьбы густо зарос сорняками, стал выглядеть заброшенным.
Только, по ночам слышался в саду высокий, подобно туго натянутой струне, женский голос, поющий грустные, протяжные песни...
Да в полнолуние зелёно-голубой олень с золотыми рогами пролетал по небу, неся на своей спине, то – ли фею, то – ли ведьму с розовыми крыльями.
Кому нибудь мерещился, сверкающий металлической кольчугой, огромный чёрный змей.
Иногда замечали, как с крыши мезонина, неожиданно страшно ухая, срывалась, в густые заросли усадьбы, сова.
Видели как по хозяйски обходил территорию заброшенного сада толстый, полосатый кот.
Местные жители чувствовали – покой этого особняка не следует нарушать!
Никто и не нарушал, не грабил его, как водится в наших деревнях. Отношение людей, к этому дому, было насторожённое.
Чувствовалось скоро... скоро...
появятся в нём
новые истории.
Такие,
дома,
долго,
не пустуют!