Лютова Евдокия Никифоровна,
урождённая Котикова,
не знакомы с твоими ногами ни туфли-шпильки,
ни модные ботики.
Эти быстрые ноги работа в колхозе не холила
ни на скотном дворе, ни в поле -
по ночам не спала - их ломило, сводило от боли.
Им привычно ходить до ноябрьских морозов босою.
Многодетная мать Евдокия - крестьянка,
не знавшая в жизни покоя.
Маникюра и кремов не знали
твои грубые в ссадинах руки,
в них любая работа играла -
избегали их праздность и скука.
Эти нежные руки сроднились
и свыклись с мозолями;
им во всякое время в колхозе трудиться дозволено:
по весне плугом землю пахать,
на покосе в страду косой острой махать,
хлеб серпом на жаре дотемна в поле жать,
а зимою на дровнях с речки воду возить
и ручною пилой строевой лес валить.
Невзирая на пекло, нещадный мороз -
в пятилетки всегда был на этот труд спрос.
За ударный свой труд от зари до заката в колхозе
начислялись натурой колхозникам слёзы:
из расчёта за день -
выдавалось по сто граммов рожью.
Думай, баба, сама как тебе восемь дочек и двух сыновей
прокормить на на них можно?!
Бог не выдаст, и свой огород до весны
протянуть им поможет,
а по лету - крапива и клевер подножный.
Доводилось рожать при работе тебе -
на стерне за ржаными снопами;
на холодном полу - на рогоже в избе.
Эти муки отмечены орденом "Мать-героиня".
И в семейном музее хранится
реликвия эта поныне.
Ты смогла своим жертвенным, любящим сердцем
вырвать внука из смертных объятий блокады,
обречённого быть похороненным
на Пискарёвском кладбище Ленинграда.
Обрела лишь покой на погосте, родная.
Разбрелись по стране твои правнуки, внуки.
И сейчас, когда дедом стал сам я,
ощущаю, как ласково гладят меня
задубевшие бабушки руки.