Андрею Ширяеву
Я нашла тебя в старом хранилище книг
И сказала: «На острове мы не одни.
Проплывая на лодке к лагуне,
На песчаной косе у прибойной воды
Я увидела явственно чьи-то следы,
Каждый след был не больше ладони»
Ты рассеянно слушал и трубку курил,
Плыл над книгами белый, лоснящийся дым,
Пахло травами, пылью бумажной.
Ты ответил: «Мы прожили целую жизнь
И узнали - на острове нет ни души…
Даже вдруг… впрочем, это не важно»
В этой бухте, набитой камнями, песком,
Каждый день был до черточки каждой знаком,
Мы встречали его, провожали
Крепким кофе, на углях шипящей треской,
Тихой нежностью, дальше - неясной тоской,
(той, с которой стоишь на причале,
Ждешь, пока не проглотит соленая даль,
Твой последний, отстроенный в муках корабль.
Что его ожидает за далью?)
……………..
Ты писал самый длинный в той жизни роман.
Вечерами, когда отцветал океан
Густо-синим, сиреневым, алым,
Ты читал мне отрывки. Я видела, как
Оживает змеистая жилка виска,
как становится мертвенно-вялой
На финальной строке…
…………………..
… и в хранилище книг
Я шептала: «На острове мы не одни»
Эхом вторила мгла нежилая.
Проходя меж заброшенных книжных аллей,
Я звала нерожденных своих сыновей,
Поименно их всех называя.
И когда разбавлялся рассветом песок,
В грубой глиняной чашке несла молоко
На песчаную отмель. Смотрела
Как ползет по воде бледно-розовый дым…
И опять, и опять появлялись следы
То пурпурны, то иссиня-белы.
Поднималось из глины сырой молоко,
Прибывало и пенилось до облаков,
Клокотало. Оплавленной медью
По песчаной косе растекалась волна,
Обнажая холодную глину до дна…
И следы исчезали… бесследно.
……………
Ты дописывал книгу. Сквозь ветреный гул
Мы услышали - кто-то стучит по стеклу.
Я сказала: «Открой ему двери»
(Ветра теплая соль обжигала глаза).
- Да… ты только скажи, как его мне назвать.
И еще… как мне в это поверить.