Словно дата на плите могильной –
Год рождения и смерти,
Отпечатана рукой всесильной
На челе семейной круговерти.
Двадцать пять, не много и немало,
Нами прожито совместно долгих лет.
Двадцать пять – конец или начало?
Лишь двоим давать прямой ответ.
Всё непросто в этом диком мире.
Ложь и правда смешаны в коктейль
И «художник-бармен», как в трактире,
Наливает в рюмки «акварель».
Пить или не пить – вопрос извечный
Мучает всегда адамов род,
Но поток событий быстротечный
Увлекает нас в пучину вод.
Там во тьме, о рифы быта,
Разбивались многие ладьи,
Но по-прежнему всегда открыта
Тема жизни строгого Судьи.
Размышляя о бытийной драме
Датский принц, а может сам Шекспир,
Вопрошал кого-то в высшем храме,
Презирая наш подлунный мир:
«Быт или не быт?», и эта фраза
Стала риторической для нас.
Если быт для любящих – проказа,
То не быт – небытиё тотчас.
В двадцать пять, когда корабль семейный
«Бытовой порог» преодолел,
Угасает вдруг огонь весельный.
Тот, что освещал, кормил и грел.
В этот миг, во тьме, перед семьёю
Возникают грозно две скалы:
Сцилла с хищной пёсьей головою
И Харибда, рвущая валы.
Сцилла – свары, ругань и скандалы,
А Харибда - лжи водоворот.
Словно беспощадные вандалы.
Жертвам их давно потерян счёт.
Крайне редко удаётся парам
Между ними ловко проскочить
И, отдав долги скандальным чварам,
До жемчужной свадебки доплыть.
Двадцать пять – серебряная дата.
Четверть века прожито вдвоём.
Снасть скрипит и мачта ветховата,
Но, чудеса! Мы всё ещё плывём.