20. Леночка и другие

Александр Куванов
               ЛЕНОЧКА
        (памяти  моей  однокурсницы  Лены  Ефимовой)

Чудная,  неотмирная  почти,
Из  школьных  книжек,  коль  не  из  пеленок.
Ну  да,  великовозрастный  ребёнок  -
Метр  с  кепкой,  конопушки  да  очки.

В  колхозе  молодые  мужички
Её  прозвали  за  глаза  «Окурок»,
Она  ж,  и  не  взглянув  на  этих  урок,
Курила  гордо,  сузивши  зрачки,

И  вся  была  иронией  полна,
Поэзией  и  прозою  немножко.
А  Леночкины  «греческие  ножки»!
Таких  вы  не  видали  ни  хрена.

Все  называли  Леночкой  её,
Не  Леной.  Почему?  И  сам  не  знаю.
Чудная?  Да,  конечно  же,  чудная,
Но,  что  поделать,  каждому  своё.

Кого  Бог  в  детстве  мудростью  почтит,
Ну,  а  кому  ребёнком  быть  лет  до  ста.
Что?  Да,  её  убили  в  девяностых,
Так  и  не  повзрослевшую  почти.
                09.

          * * *
               
Под  вечер  у  речки –
Давняя  пора –
Сели  человечки
Около  костра.
Как  удрать  украдкой –
Детские  грехи.
Девочка  с  тетрадкой –
Песни  да  стихи.
Кто  их  потревожит,
Коль  они  вдвоем?
У  мальчишки  ножик
С  тонким  острием.
У  мальчишки  палка –
Верное  копье.
И  ему  не  жалко
Жизни  для  неё.
Золотые  лица,
Неба – синь  страна.
С  ним  не  забоится
Ничего  она.
Он  роднее  брата, 
И  дороже  нет.
В  окнах  интерната
Погасили  свет.
Не  нарушить  чтобы,
Тишины  не  тронь.
Долго  смотрят  оба
Молча  на  огонь.
Темень  обступила.
Спать  бы,  детвора!
В  дружбе  до  могилы
Клятва  у  костра.
Кто  они  такие?
Сколько  лет  назад?
Девочка,  большие
Светлые  глаза.
                90е.




             СВЕТЛЯЧОК   
               
Отец  суров  и  крепок,  и  умен  -
Фиксирую,  а  не  превозношу.
Тогда,  в  начале  девяностых,  он  -
Создатель  детской секции  ушу.

Вожак,  боец,  философ,  сценарист,
Трудом  и  волей  бравший  рубежи.
Сын  Вовка  для  него,  как  белый  лист  -
Пиши  сценарий  под  названьем  -  жизнь.

Ни  мастерства,  ни  знаний,  ни  труда  -
Не  пожалеть  для  сына  ничего.
Да,  под  него  он  секцию  создал,
Вот  там-то  и  увидел  я  его.

Хоть  он  в  шесть  лет  крепыш-боровичек,
О  нем  не  скажешь,  как   о  сорванце.
Отец  суров,  а  этот  -  светлячок
С  добрейшею  улыбкой  на  лице.

- Моим  бы  сыновьям  его  в  друзья!
- Да  будет  по  молитве  вам  дано.
К  нему  и  потянулись  сыновья.
(С  отцом  друг  друга  знали   мы  давно,

Хотя  друзьями  нас  не  назовешь  -
Уж  больно  своеволен  он,  отец).
И  вроде  план  сценарный  был  хорош,
Да  минул  год,  и  секции   конец.

Нас  развело.  Но  этот  добрый  свет!
След  от  него,  как  по  воде  круги.
И  вот  -  прошло  каких-то  десять  лет! -
Я  вдруг  узнал,  что  светлячок  погиб.

Река,  обрывы,  тьмы  пацаньих  нор.
Он  в  них  завален?  Утонул?  Пропал.
В  реке  искали,  в  толще  волжских  гор.
Отец  его  нашел  и  откопал.

« О  нем  не  будем»  -  так  сказал  он  мне.  –
«Он  сам  во  всём  повинен,  в  этом  суть».
Он  был.  И нет  ни  фото  на  стене,
Ни  вообще  хотя  бы  где  ни  будь.

Его  улыбка,  светлый,  добрый  взгляд
- Ужели  же  отец  и  в  этом  прав?  -
Забыты?  Как  актер,  что   с  роли  снят,
Её  не  по  сценарию  сыграв? 

Забыты?!  Полно!  Да  конечно  ж  нет,
Хоть  время  бурною  рекой  течет  -
В  глазах  сынов  я  замечаю  свет,
Который  в  них  оставил  светлячок.

                10.12.09.


              ***
               
Она  лежит  на  постели
И  не  знает,  что  у  нее  рак.
О  нем  известно  всем,
Кроме  неё.
Сегодня  ей  легче,
И  она  улыбается  мне,
Худая,  с  желтой  кожей,  с  поседевшими  волосами.
И,  улыбаясь,
Вдруг  становится  совершенно  такой  же  красивой,
Как  тогда,
Давно,
Двадцать  пять  лет  назад.
Мне  восемнадцать,
Она  молодой  педагог,
И  дистанция,  но…
Но  она  нравится  мне.
И  она  нравилась  мне  все  эти  двадцать  пять  лет.
И  сейчас,  в  этой  больничной  палате,
Сейчас,  наконец,  мы  на  «ты»,
И  она  улыбается  мне,
Худая,  с  желтой  кожей,  с  поседевшими  волосами.
И  я,  наклонившись, 
Целую  её  в  первый  раз.
                00г.




                * * *

Убили  двух  мальчиков.
Раздели,  изнасиловали  и  убили
Двух  мальчиков  четырнадцати  лет.
Поздним  октябрьским  вечером
Схватили, 
     били, 
         зажимали  им  рты, 
               срывали  с  них  одежду,
С  двух  мальчиков  четырнадцати  лет.
И  на  осенней  мокрой,  студеной  земле
Рядом  лежали  они.
За  гаражами, 
Здесь,  неподалеку,
Если  хотите,  я  вам  покажу.
Два  мальчика.
Два  самых  обычных  мальчика.
Два  мальчика  четырнадцати  лет.
                00г.



ПЕРЕХОДНЫЙ  ВОЗРАСТ
                Д.
Ой  ли  бури,
Гой  ли  бунты!
Гули–гули,
Футы–нуты.
От  ключиц  рубаху  рвет
Возрастной  рывок  вперед,
И  заучивает  стужу
Взгляд  не  мальчика,  но  мужа.
Жизнь  идет  и  вкривь  и  вкось.
Так  уж  в  мире  повелось,
Так  устроено  на  свете:
War  and  Peace,  отцы  и  дети.
Димка,  нам-то  что  с  того?
На  фига  нам  эта  war?
Ну  зачем  нам  это  надо –
Мелкое  подобье  ада?
Ты  стоишь,  и  я  стою.
Улыбнись  -  и  мы  в  раю.
                00г.



                МУЖИК
                И.Е.
Ему  еще  два  лета,  две  зимы  -
Подъемы,  построенья,  все  дела.
Он  позже  друга  вышел  из  тюрьмы,
Когда  того  чахотка  сожрала.

Он  за  два  года  друга  не  забыл
И  навестил  вдову  его  и  дочь,
И  рассказал,  как  друга  он  любил,
И  обещал,  чем  сможет,  им  помочь.

Он  говорил  -  в  том  и  его  вина,
Что  так  легко  сгорел  названный  брат.
И  приносил  то  фруктов,  то  вина,
А  то,   порой,  подкидывал  деньжат.

Они  на  зоне  были  мужики,
Мечтали  жизнь  плечом  к  плечу  пройти,
И  им  с  блатными  было  -  не  с  руки,
Не  по  душе,   да  и  не  по  пути.

Он  говорил  -  друг  для   него  не  прах,
И  он  его  семье  поможет  жить.
И  лишь  внезапный  блеск  в  его  глазах
Внимательного  мог  насторожить.

Была  зима  и  стужа,  и  метель,
Волками  выли  ветры  на  юру.
И,  жаркий,  вдовью  он  согрел  постель
И  обещал  вернуться  в  вечеру.

Скучнейший  по  банальности  финал.
Предвижу  публики  брезгливый  гул  -
Да,  вещи  те,  что  он  на  время  брал,
Сам  не  вернувшись,  тоже  не  вернул.

Да,  значится,  такая  ерунда.
Да,  друга  закадычного  плечо.
Ведь,  там,  на  зоне,   их  свела  беда,
- Но  тут,  на  воле,  не  свело  ни  че.
                09.    


   ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ  ПОЭТ.
                П.Б.
Ну  что  скрывать,  он  мог  бы  жить  в  Сиднее,
Глазеть  там  на  акул  и  кенгуру,
Но  не  нашел,  знать,    ничего  умнее,
Как  променять  столицу  на  дыру.

Литинститут  он  бросил  самовольно
Совсем  не  потому,  что  «все  козлы».
Ему  не  жалко  было  и  не  больно,
А  больно  терли  руки  кандалы

(Я  о  советской  несвободе  слова).
Декан  просил:  «Не  уходи,  сынок!
Все  несвободны,  что  же  тут  такого?»,
Но  Паша  больше  выдержать  не  мог.

Рванул  на  юг,  где  и  светло  и  ново  -
В  предгорьях  море,  а  в  горах  орлы.
Так  променял  он  несвободу  слова
На  каторгу  в  горах  и  кандалы

(На  щиколотках  след  от  них  поныне).
Грузин-хозяин  пел  из  «Мимино»,
Палило  солнце,  небо  было  сине,
И  автомат  чернел  так  ярко,  но
У  духа  тоже  тяга  есть  -  к  вершине.

Да,  он  бежал  (ну  натерпелся  страха!).
Потом  опять  столица  в  тот  же  год
(Там  брат  был  референт  у  патриарха,
Тот,  что  теперь  в  Австралии  живет).

Потом  глубинка  просто  и  сурово
Согрела,  приютила,  обняла.
И  там  к  нему  пришла  свобода  слова,
Сама  пришла  и  за  руку  взяла.

Ему  открыла  вещие  зеницы,
Ему  отверзла  вещие  уста.
Ведь  жизнь  в  глуши  не  то,  что  во  столице,
Она  там  безыскусна  и  проста.

Она  там,  в  чем-то,  может  быть,   убога,
И  там  она,  порой,  навеселе,
Но  там  он,  в  чем-то, смог  стать    гласом  Бога,
Что  краше  всех  сиднеев  на  земле.
                10г. д. Пантелиха.
          



             ТВЕРСКОЙ  БУЛЬВАР  25
         (ныне  литературный  институт, 
а  в  романе  Булгакова  -  дом  Грибоедова)

                В.П.Смирнову

По  Тверскому  бульвару  идут  Бегемот  и  Коровьев,
За  решеткой  ограды  незримый  заходится  джаз,
Арчибальд  Арчибальдыч  поводит  пиратскою  бровью,
А  потом,  оглянувшись,  внимательно  смотрит  на  нас.

Добрый  день,  Арчибальд  Арчибальдыч,  мы  с  вами  знакомы,
Четверть  века  назад  я  бывал  в  этой  кузне  творцов.
И  сегодня  толпятся  студенты  у  «барского»  дома,
Этот,  может  быть,  Гоголь,  а  этот,  быть  может,  Рубцов.

Арчибальд  Арчибальдыч,  заприте  покрепче  ворота,
Очаруйте  студентов  волшбою  великих  имен.
За  железной  оградой  грохочет  железное  что-то,
Вовсе  не  Дон  Кихот,  а  железо  конечных  времен.

Арчибальд  Арчибальдыч  смеётся:  «Ну,  вот  тебе  здрасьте,
Я  ж  и  сам  понимаю,  какая  грохочет  страда.
Но  покоя,  я  помню,  просил  настрадавшийся  Мастер,
Ну  а  им,  что  бы  стать  мастерами,  -  страдать  и  страдать".
                10г.



                СКАЗКА
                Г.Л.               
На  эту  дорогу  свернуть  мерседес  не  посмеет.
Да  что  там,  и  джипы,  и  те  то  по  ней  не  рискнут.
Здесь,  в  этих  краях,  где  брусника  и  клюква  краснеют,
Хорошие  люди  и  древние  сказки  живут.

Вот  в  этом  лесу  обитает  забытая  сказка.
Войди,  там  кустарник,  малина,  крапива  -  быльё.
Замри,  и  к  ногам  твоим  ластится  юркая  ласка,
Помедли,  в  сапог  твой  уткнется  детёныш  её.

Здесь  много  грибов  и  болотных,  как  сказано,  ягод.
И  там,  на  болотах,  волшебное  есть  озерцо.
Увидишь,  поймешь  -  никуда  тебе  больше  не  надо,
Приляжешь  на  мох  и  к  нему  повернешься  лицом.

А  гладь  озерца  неподвижна,  как…Как  не  бывает.
А  тишь  там  такая,  какой  ты  не  слышал  нигде.
И  тишь  не  мертва,  и  вода  эта  тоже  живая,
И  сотня  берез  отражается  в  этой  воде.

И  ты  здесь  захочешь  остаться  на  вечные  веки,
Покой  обретя,  не  вернуться  к  тревоге  людской.
Но  ты  уже  знаешь  всем  грешным  нутром  в  человеке,
Что  бой  наш  удел,  и  что  нам  только  снится  покой.

И  разом  поняв,  что  покоя  задаром  не  будет,
Поднявшись  со  мха,  древней  сказке  сказавши:  «Прости»,
Пойдешь  ты  туда,  где  живут-поживают  хорошие,  добрые  люди,
Что,  собственно,  тоже  на  сказку  похоже  почти.
                00г.


           * * *

Что-то  хмуры  лица,
А  улыбки  редки.
Тенькает  синица
На  кленовой  ветке.

Свищет  не  с  укором,
А  с  иным  значеньем:
Мол,  сегодня  хворым
Будет  облегченье,

И  печальным  радость,
И  приют  гонимым,
И  на  сердце  тягость
Унесется  дымом.
                90е


                * * *

Мне  страшно,  жизнь,  я  чувствую  вражду,
Я  вижу  корчи  ненависти  черной.
Трепещет  плоть.  И  только  дух  упорный
С  моим  животным  страхом  не  в  ладу.

Мне  слышен  голос:  «Я  тебя  веду
Путем  незримым  и  тропой  неторной
Вперед  и  вверх  по  этой  круче  горной
От  суеты  в  горячечном  бреду.

Дерзай,  иди  и  не  смотри  назад,
И  всех  цветов  услышишь  аромат,               
И  каждой  птицы  ты  полюбишь  песни.

Она  зовет  -  сияющая  высь,
Где  все  со  всеми  братски  обнялись,
Когда  страдать  устали  и  воскресли».               
                90е.



                * * *

В  один  прекрасный  день  я   понял  -  я  дурак,
И  счастлив  от  того,  что  это  твердо  знаю.
А  ты  -  моя  сирень,  душистый  мой  табак,
И  полная  луна,  и  бабочка  ночная.

Ты  запах  ночи  -  мед,  ты  шорох  и  полет,
Мельканье  у  краев  цветочного  бокала.
И  это  навсегда.  А  бренный  мир  пройдет,
Но  будет  бел  жасмин,  и  будет  роза  ала.

Ты  поздний  огонек  в  распахнутом  окне,
Ты  мириады  звезд  рассеянных  в  эфире.
Уснула  и  во  сне  так  улыбнулась  мне,
Как  улыбнутся  все  в  забывшем  горе  мире.
                90е.
                ***

Дон  Хуан,  посмейся  надо  мною,
Хохочи  до  судороги  жил,
Ледяной  облей  меня  водою,
Что  бы  я  в  штаны  не  наложил.

Бродят  людоеды – великаны,
Кружат  колдуны  роями  мух,
Крупные  и  мелкие  тираны
Пыткой  нам  выковывают  дух.

Жар  горнила  окончанье  века,
Близок  срок  -  поди,  останови!  -
Чтобы  выжечь  все  из  человека,
Кроме  сердца,  полного  любви.                90е.   



                ..
       H. HESSE.  ‘’FLOTENSPIEL’’               
            ФЛЕЙТИСТ

Полночный  парк,  старинный  дом,
Свет  лампы  тих  и  золотист.
Там,  за  распахнутым  окном               
Играл  невидимый  флейтист.               
И  флейта  пела  так  знакомо,
Так  милосерден  был  мотив,
Что  край  любой  стал  отчим  домом,
И  все  закончились  пути.
Смысл  обрели  века  и  мили,
И  этот  мир  стал  -  Божий  Храм,
И  все,  кто  живы  и  кто  жили,
Навечно  повстречались  там.

                2

Ночь,  окно,  отворенное  в  зал.
Там,  невидим  сквозь  гущу  ветвей,
Музыкант,  постояв,  заиграл
На  невидимой  флейте  своей.
И  полился  -  до  боли  знаком!  -
Милосердный,  счастливый  мотив,
И  весь  мир  стал  отеческий  дом,
И  сошлись  все  земные  пути.
Всех  страстей  отшумела  гроза,
Всех  веков,  потонувших  в  крови,
И  отерта  любая  слеза
С  глаз  сияющих  светом  любви
                90е.