Разворачиваю свой корабль – внутри
Разворачивается война.
Разворачивается пергамент
Сам по себе – а на нём имена.
И тончайшая кожа моих запястий просит огня
(«Выменяй меня на что-нибудь, только не выгоняй...»)
Мне семнадцать, сижу у окна, допиваю коньяк.
Что ни день – то погожий,
Сегодня поеду к Погожему.
Я как маньяк,
Я себя ненавижу за это, дурость свою кляня.
Я замазываю тоном синяк
На коленке, я сама что ни на есть синяк.
Мы-то знаем: если потух маяк,
Это значит одно: погибнет моряк.
Но потом как на спиленном пне вдруг
Начинает расти
Свежий, пахнущий соком зелёным, смолой
Сук.
Я вдыхаю, и воздух пьянит покруче твоих особых коктейлей.
Я была тебе девочка-дура, девочка-пропала-пропадом, фокстейлер,
Девочка-негде-ставить-клейма,
Девочка-столько-в-голове-дерьма.
Сколько же унижений, я бы выжила из ума.
Но только помнила губы. И как он меня ломал.
Как хлестал по щекам больно: «Это ТЫ нас сдала».
Как я шла с алкашами в кабак, втрое больше их всех пила.
Как «всё нормально» ответом было на «как дела».
И такая жалкая была – брось меня, уезжай, ищи там в своём краю
Светлоглазую, светловолосую себе мечту,
С которой будет всё обоюдно.
А я здесь болею, блюю, я здесь сама себя добью.
Вот только он мне ни разу не говорил «люблю».
И вопреки всем толкам, сплетням, слухам
(кто я там – предательница, разлучница, шлюха)
Я могла запросто встать и без литавр, без фанфар
Я могла и взгляд его выдержать, не то что удар.
У меня не стальная пластина в груди, но что-то пожёстче воска.
Я храню память о нём –
На левой руке шрама полоской.