Сергей ЕРЕМЕЕВ
БАЛЛАДА О НАКОПЛЕННОМ ОПЫТЕ
Памяти поэта Александра Романова
Накопленный опыт похож на студёные капли
Промозглых дождей, от которых спасения нет.
Но, опыт отринув, опять наступаешь на грабли,
Опять и опять не туда покупаешь билет.
Накопленный опыт щебёнкой хрустит под ногами,
Царапает кошкой, цепляется псиной цепной.
Волчицею с хищным оскалом мелькнёт за стогами,
Таёжною рысью смертельно дохнёт за спиной.
Мы молча глотаем разреженный воздух, как рыбы.
Мы еле ползём, но высокие мысли светлы…
А разве о низком и тёмном вы думать могли бы,
Когда бы у вас под ногами гнездились орлы?
Накопленный опыт… А снег на вершине не тает!
И ветер затих, и клубятся внизу облака.
…Накопленный опыт за горло меня не хватает:
Покуда я жив, я смотрю на него свысока.
…Не знаю, ошибусь или нет, если скажу, что для многих людей, которые давно или недавно, как и я сам, оказались в этом изначально противоречивом, но с реактивной скоростью захватывающем мировом океане, поименованном «Стихи. ру», имя устькаменогорского поэта Алесандра Романова сегодня станет открытием.
Надеюсь, что всё же есть люди, которые помнят его поэтическое творчество.
Хотя бы что-то – из коллективного сборника «Библиотеки журнала «Молодая гвардия», где вместе с Александром Романовым в 1987 году ярко выступили Александр Лаврин, Валерий Малышев, Юрий Гречко и Николай Волков.
Хотя бы что-то – и опять же из коллективных сборников, выпущенных в Алма-Ате в 80-е годы. «Молодое лето» и «Дыхание земли» - так назывались эти книги.
Вот совсем короткое произведение, но звенящее о том, что русская поэзия была для Александра Романова не просто импульсом юности, а образом всей жизни:
Когда на французской земле
Дантеса во мрак опустили,
В старинном приокском селе
Есенина в церкви крестили.
Кружилась листва…
В синеве
Косяк журавлиный тянулся.
И бронзовый Пушкин
В Москве
Сквозь капли дождя
Улыбнулся.
…Саша Романов родился в 1952 году, а ушёл – когда ему было чуть за сорок.
Впервые я увидел его в шестидесятые годы на экране нашего чёрно-белого телевизора «Рекорд». Областная телестудия показывала встречу с поэтами.
Поэты были серьёзные и правильные, говорили умные вещи, что-то читали, но создавалось впечатление какого-то усыпляющего однообразия. Будто всё написано одним человеком, а эти люди пришли, чтобы озвучить написанное кем-то. И вдруг парень, которого представили старшеклассником одной из городских школ, начал выступать со своими стихами о Рудном Алтае.
Он именно выступал, выделяясь из всех собравшихся, и это были ЕГО стихи! Они соответствовали его внешнему облику, его сплетённой в противоречивый клубок порывистости и сдержанности, его благородству, его достоинству. Всё это невероятным образом сочеталось с глубоко бурлящей силой, не свойственной обычному юноше. Да и часто ли у обычного юноши можно встретить такой низкий густой голос!
- Мать ты моя, - всплеснула руками бабушка, разом отложившая все дела. – Что за цыган такой: и не хочешь, да заслушаешься…
Так я его запомнил.
А потом мы встречались с Александром Романовым в литературном клубе «Костёр» у нашего общего учителя Михаила Ивановича Чистякова.
А потом он приходил к нам в редакцию областной газеты «Рудный Алтай», и все сбегались слушать его новые стихи.
В начале 90-х он пришёл ко мне в гости, и мы оба не знали, что это наша последняя встреча.
Я тогда был едва ли не самым молодым собкором «Известий» и свято верил, что газетное слово может изменить мир в лучшую сторону. Впрочем, я и сейчас в это верю, правда, уже не столь свято.
Сашу Романова в тот день мои газетные дела ничуть не интересовали, он сразу взял быка за рога:
- Есть что-то новое? – спросил Романов, отставляя дымящийся кофе.
Я смутился. Потому что побаивался его критики.
Хотя меня он не критиковал. Да я и не слышал, чтобы он когда-нибудь занимался построчным разбором. Однако Романов, присутствуя на литературных посиделках, был предельно внимателен и всегда давал ёмкую оценку стихам, а иногда и автору.
Или не давал, когда оценивать было нечего.
Однажды в литобъединение пришла поэтесса. Начинающая, но с апломбом.
Пока все мы кропотливо ковырялись в беспомощных строчках, Романов задумчиво смотрел в окно, то подпирая своей широкой ладонью смуглый подбородок, то беззвучно постукивая пальцами по краешку стола.
- А что скажет Романов? Мы ждём твоих оценок, - обратился к заскучавшему Александру Михаил Иванович Чистяков.
Саша деланно встрепенулся и не без ехидства хмыкнул.
Поэтесса побледнела.
Но Романов поступил мудро и благородно.
- Что я могу ещё сказать?
Все вспомнили «Евгения Онегина» и заулыбались.
Поэтесса стала прикладывать платок ко лбу, а Саша весело, но неторопливо объявил своим низким густым голосом:
- Я могу сказать только одно: красивая девушка. Очень красивая девушка!
Аплодисменты были единодушными. Воспрянувшая духом поэтесса ушла вместе с Александром.
…Так вот, мне в тот теперь уже далёкий день нашей встречи не хотелось быть жертвой лаконичного романовского приговора. Поэтому я и не спешил выставлять свои стихи на его суд.
- Новое есть. Но в основном в набросках, - ответил я Александру. И потом… У меня это всё для детей.
- Гони, - скомандовал он, и я покорно достал из верхнего ящика стола папку с ворохом рукописей.
Мне казалось, Романов сейчас скажет: «Читай».
Но, вопреки моему ожиданию, Александр властно протянул руку к изредка пополняемому мною бумажному собранию, и, в две секунды развязав тесёмки этой папки, углубился в чтение.
Я нервничал. И подсознательно радовался, когда меня отвлекали телефонные звонки. А он всё читал и читал, не думая останавливаться.
- Может, хватит? – робко сказал я.
Александр, не поднимая глаз, махнул на меня рукой.
Я уже начинал на него злиться, потому что человек, прочитав почти всё написанное мною за последний год, не проронил ни слова.
Через некоторое время Романов залпом выпил давно остывший кофе и начал буравить меня своим цыганским взглядом. У него действительно были какие-то цыганские корни, о чём он упоминал в своих стихах.
Молчание было напряжённым, хотя и не очень долгим.
Александр глухо сказал то, что я меньше всего ожидал от него услышать.
- Ты гений, Серёжа. Тебе надо в Москву.
- Разгонять тоску, - нашёлся я после некоторого замешательства.
- Нет, работать, - серьёзно ответил он. – Для детей пишут все, но никто не умеет этого делать. А тебе бог дал, поэтому не отказывайся. Ты меня понял?
Мы ещё о чем-то и о ком-то говорили, а на пороге он неожиданно спросил:
- Дневник ведёшь?
- Нет, конечно, - честно ответил я.
- Зря, - сказал он. – Лет через двадцать откроешь и вспомнишь тот день, когда Александр Романов определил твой дальнейший творческий путь.
- А потом позвоню тебе и скажу спасибо.
Он промолчал.
…До поэта Саши Романова больше никто и никогда не дозвонится.
Вот уже двадцать лет.
Когда в долгие зимние вечера я открываю подаренные им сборники, по комнате расплёскивается солнечная и вместе с тем таинственная, гипнотическая энергия его стихов. И я снова слышу, как он читает свой «Незнакомый город»:
- Незнакомый город… Боже! –
Ни одной знакомой рожи,
И не надо улыбаться без желанья
Никому.
Я иду вдоль шумных улиц,
Я как будто стал моложе.
И приятна незнакомость
Настроенью моему.
Незнакомый город – это
Неизвестная планета,
Где для памяти зацепа
Не найти ни одного.
Я не знаю - что там будет,
Если вправо от кювета,
Я не знаю, что там будет,
Если влево от него…
Но мелькнёт в толпе спешащей
Кто-то
Профилем забытым,
И проснётся память снова,
Даже если встреча – ложь,
И ударит вдруг старинным,
За семью замками скрытым,
И на миг пронижет сердце
Обознавшаяся дрожь.
Это поэт Александр Романов…