Холодными сибирскими вечерами, когда за окнами бесилась вьюга и в неистовом иступлении билась в окна, завывая и постанывая, мне всегда становилось тоскливо и одиноко и я, выскальзывала из своей постели, шлепая босыми ногами по полу, бежала к постели своей бабушки. Рядом с ней мне всегда становилось хорошо и уютно, чувство защищенности и, какой-то неги, наполняло мою детскую душу. Слушая вьюгу за окном, потрескивание поленьев в печи, ощущая теплую ласковую бабушкину руку, лежавшую на моем плечике, я вдруг неожиданно для себя спросила:
- Бабушка, а ты дедушку любила?
- Дедушку. ... Чего это ты? - удивленно и, как-то, растерянно спросила бабушка и вздохнула.
В топившейся еще круглой печи, что стояла в углу комнаты, потрескивали дрова, и рыжеватые отблеск скользил по стене и потолку. Бабушка молчала. Я взглянула на нее, она улыбалась как-то странно уголками губ, так она улыбалась, перебирая старые фотографии, иногда что-то напевала тихо, едва слышно.
- Бааабушкааа ... - позвала я, а она, продолжая молчать, погладила мои волосы. Я, почти раздосадованно, по-детски капризно продолжала:
- Баааааааабушкааааа ... расскажиииии ...
- Чего рассказывать-то, лихое время было, все судьбы исковеркало ... - сказала бабушка.
Меня поразила та горечь и боль, с которой она это произнесла. Этот вечер я запомнила навсегда. Рассказ, который я услыхала от бабушки в этот вечер, я попробую пересказать так, как я запомнила его, так, как может быть, его дополнило мое детское воображение и сегодняшнее осознание происходящего.
Они познакомились осенью 1939 году, когда он был направлен возглавить омский конезавод, где моя бабушка работала ветеринарным врачом. Прежний начальник конезавода был обвинен в саботаже и арестован, а виною всему был конь, которого готовили для участия в параде 7 Ноября на Красной площади, так ни к стати захромавший на левую переднюю ногу.
Однажды вечером начальник вызвал Анну к себе. Обычно веселый и смешливый, он был серьезным и расстроенным.
- Садись, Нюта, - сказал он торопливо, - Слушай меня внимательно. Вызовут тебя, говори, что с жеребцом только я занимался, лично. Поняла ли?
- Да как же это, Иван Савельевич ... - попробовала возразить Анна.
- Не перебивай… Слушай! – вдруг повысил тон Савелич, - Как вспомнят твое происхождение, сама знаешь, что будет, не дитя уже! – Он замолчал на несколько секунд и, как бы размышляя сам с собой добавил:- А со мной что, я с первого дня в партии… Обойдется все… Поняла ли меня…?
Маленькая худенькая девчонка, с рыжими, как медная проволока волосами и зелеными круглыми глазами, не мигая, смотрела на Савелича. В ее голове роились мысли: «Как так ... Из-за коня ... Не может быть ... Все обойдется ... ». Той же ночью Ивана Савельевича арестовали. Каждый день Анна ждала, когда придут за ней. А, когда ее вызвали, шла с подкошенными ногами, но там ей сказали, что до прихода нового начальства она остается за старшего. Она робко спросила о том где Иван Савелич, но человек сидевший справа от нее, не поднимая глаз от бумаги, что он писал, ответил тихо и жестко:
- Там, где Макар телят не пас…
Андрей Петрович был назначен на эту должность приказом райкома партии, как тогда водилось. Он о лошадях и знать ничего не знал, а хотелось казаться солидным, потому облачился в черное пальто и белое кашне. Именно таким и увидела его моя бабушка, которая выводила в это время того самого серого рысака на прогон. Рысак уже перестал хромать и вполне уверенным шагом шел за Анной, казавшейся на его фоне еще более маленькой и хрупкой. Увидав человека в темном, она вздрогнула, но, вглядевшись в лицо незнакомца, успокоилась, уж больно растерянно смотрел он на нее. «Экий франт .. » - подумала она: «На конезавод, да в кашне ...»
- Кого ищите? Товарищ… - спросила она и почему-то совсем огорчилась, из-за этого, не к стати добавленного «товарищ».
- Начальник я ... новый ... - пробормотал он, и еще больше смутился.
- Аааа ... - протянула, Аннушка, и неприветливо добавила, - Анна я... - и, вдруг, поправилась, - Анна Александровна…
Весной 1941 года, провожая ее к дому, он, вдруг сказал:
- Не маленькие ведь, сколько женихаться ... Выходи за меня ...
- А чего ж так скоро, - усмехнулась она, поправляя тяжелую рыжую косу, - Может погодим еще?
- Я серьезно, а ты ... - вдруг обиделся он.
- А если серьезно, то сестру спросить нужно. - ответила Анна.
Свадьбу сыграли 14 июня 1941 года. Неделя счастья. Много это или мало? Неделя беззаботной жизни, еще не знавших о предстоящей войне, молодых влюбленных и беспечно счастливых Анны и Андрея. Казалось, что жизнь будет, как этот жаркий июнь, безоблачна и тепла к ним. Мечтали о детях, о троих ...
Все мечты разбились в июне 1941 года. Он вернулся поздно, увидев его через окно, она поспешила с ужином, но, он все не входил. Анна, накинув платок на плечи, вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице. Услышав его голос, остановилась. «С соседом разговаривает» - поняла она и хотела вернуться обратно в квартиру, но вдруг совсем ясно и отчетливо услышала фразу, сказанную Андреем:
- Не знаю как ей и сказать ...
- Да, - послышался голос соседа, - Война - она не мать родна.
Анна обмерла. «Война ... как война ... » - пронеслось у нее в голове. Она хорошо помнила финскую, на которой погиб ее брат, ее единственный старший брат. Помнила, как причитали бабы, провожающие мужиков на фронт, как рыдала жена брата, получившая похоронку. «Господи, да не уж то опять ... ».
Она так и стояла, у окна, между этажами, не зная, что делать. Не знала она еще, что эта война станет одной из самых кровавых в истории, что длиться она будет бесконечно долго, несносно долго, что погибнет ее сосед, тот самый, говоривший сейчас с ее Андреем. Не знала еще она и о том, что ее мечты о безоблачном семейном счастье, сменятся мечтами о возвращении с войны Андрейки, что три с лишним года она будет жить только этими мечтами ...
Ее мысли прервал голос мужа:
- Анюта, ты чего здесь? - спросил он - Все слышала ...
- Когда? - спросила она.
- Завтра, родная. - его голос чуть дрогнул.
- Сам ходил? Сам! - вскрикнула она, - Так надоела тебе, что сам просишься на фронт! -почти прокричала она и побежала вверх по лестнице, что бы он не видел слез, выступивших на ее глазах.
Она, рыдая, упала на кровать. Андрей сел рядом и молчал.
- Хочешь что бы я за твоей юбкой отсиделся, а другие пусть повоюют ... Сама-то что обо мне подумаешь после?
- А может скоро разобьют их наши то ... - с надеждой в голосе сказала она - может и не нужно тебе туда, пока доедешь и война кончится ... ? - но, снова осеклась, увидев его глаза, в них была и нежность и что-то колючее, совсем чужое.
- Может и скоро, - медленно и задумчиво произнес он - собери мне ...
Он осекся, и обнял ее за плечи и тихо сказал:
- И не оплакивай меня, живой я еще и даст Бог, живым вернусь.
Еще он попросил ее состричь прядь волос, сказав, что она счастливая и, что, они уберегут его, может и, впрямь, он так считал, а может быть, просто, хотел ее успокоить...
Провожая его утром, она изо всех сил старалась не кинуться ему на шею и не запричитать, потому, что он просил ее об этом. Пыталась, да же, улыбаться и, не зная, куда девать руки, все теребила шарфик, накинутый на шею. Возвращаясь домой она, вдруг, поняла, что совсем не хочет идти в пустую квартиру, где все будет напоминать о нем. Она остановилась у березки, обхватила ее руками и тихо заплакала. Слезы ... сколько слез принесла война, наверное, вся земля пропитана ими, горько-солеными слезами русских женщин, провожавших мужей на войну…
От страшных мыслей спасала работа, а ее было много. 1942 год выдался неурожайным, а среди коней начался странный мор. Ей приходилось сутками дежурить. Из мужиков на конезаводе остался только восьмидесятилетний старик Иван, приходилось делать и мужскую работу. Когда же становилось совсем не в моготу, она, накинув узду, на того самого, серого рысака, и выезжала в ближайшую рощу, что бы выплакаться. Анна не любила показывать свои чувства на людях, а потому, березовая рощица, что стояла прямо за конезаводом одна знала все ее печали, на людях же она старалась быть спокойной и милой. Ей это удавалось, однажды соседка даже в сердцах сказала ей:
- Война, а ты все улыбаешься…
Анна тогда едва сдержала слезы и ответила:
- Плачь, не плачь, война от этого не закончится…
Редкие письма, что получала она от Андрея, придавали ей сил, но, глядя на дату, которую он всегда, привычно, ставил в правом верхнем углу, она понимала, что письмо шло месяц - два и за это время много что могло произойти.
В декабре 1943 года, когда она узнала из письма, что он был ранен, он к тому времени уже два месяца находился в госпитале, перенеся две операции.
Его комиссовали в январе 1944 года, ранение в легкое предполагало долгое восстановление, а война уже шла к завершению. Еще о двух своих ранениях в 1942 и 1943 он и не сообщал ей, они были не столь серьезны, зачем зря расстраивать.
Солнечный морозный январский денек, поскрипывающий снежок под ногами. Анна вела жеребца к конюшне, ладонью потрепывая его по шее, конь недовольно фыркал и отворачивал морду. Из конюшни выскочила соседская девчонка, которая иногда помогала деду Ивану, и закричала:
- Тетя Аня… там… дядя Андрей…
У Анны подкосились ноги. «Похоронка» пронеслось в голове…
- Он дома… там… - задыхаясь кричала девчонка.
- Вот ведь оглашенная ... - только и смогла сказать Анна.
Она вскочила в седло и помчалась к дому. В голове, в ритм конских копыт, билось: «Жив ... жив ... жив ... ». Взбежав по лестнице, распахнула дверь, она остановилась, прислонившись к косяку, что бы не упасть. Переводя дыхание, она вглядывалась в человека, сидящего за столом и узнавала и не узнавала в нем Андрейку.
Он встал. Анна, оттолкнувшись от косяка, побежала к нему и почти рухнула на его руки.
- Андрейка… Андрей… - в иступлении повторяла она, целуя его гимнастерку.
- Все хорошо, все хорошо ... - тихо повторял он, поглаживая ее волосы своими большими ручищами.
Его голос показался ей чужим и странным. Она подняла глаза и только теперь заметила глубокий кроваво-красный шрам, проходящий через всю левую щеку Он, уловив ее взгляд, смутился, поправил волнистые волосы и отвернулся.
- Осколком, - как бы оправдываясь, сказал он.
В январе 1946 года у них родилась дочь. Ее решили назвать Анной. Андрей сам пошел записывать дочь. А по возвращению сказал:
- Аня, я нашу Аню, Нинкой назвал…
Андрей скончался в 1950 году от раны, что открылась в его легком. Похоронив его, Анна еще очень долго по вечерам ходила к нему на могилу, засиживалась там до темноты, говорила с ним. Соседка косилась, а однажды сказала:
- Анна, что-то ты на кладбище зачастила ... Не хорошо это. Отпусти ты его.
Анюта понимала о чем говорит соседка. В Сибири, вероятно еще из язычества, существовало придание; если кто-то из родственников покойного не может отпустить его, плачет и убивается по нему, то умерший обязательно возвращается и забирает его с собой. Не подымая глаз на соседку, Анна ответила:
- Да я и так уже там, с ним ...
- Ээээ ... да ты не дури, девка, - всплеснула руками соседка - у тебя дите малое. Нинка то вылитый Андрей, - и, слегка встряхнув Анну за плечи, добавила, - Да ты поплачь, милая, легче станет ..
Анна вошла в квартиру и присела у порога. Нина сидела на полу, у стола, не замечая прихода матери, перебирая тряпичных кукол. Женщина смотрела на нее и вдруг подумала: «А ведь права соседка-то ... Вылитый Андрейка…». Она снова погрузилась в мысли о муже. Из задумчивости ее вывел голос девочки, которая, взяв одну из кукол, произнесла:
- Ты будешь моим папкой, а у папков бывают шрамы ...
Анна увидела в руках у ребенка скальпель, видимо, небрежно оставленный ею. Она кинулась к девочке, выхватила его, и в голос зарыдала, прижав к себе Нинку. Она плакала о том, что судьба так несправедливо отняла у нее любимого, о дочери, которая, играет в военные шрамы и не узнает больше отцовских рук, о том, почему и зачем люди воюют и о многом, многом другом…
Когда бабушка закончила свой рассказ, огонь в печи уже погас, и комната освещалась лишь светом из окон. Вьюга утихла, и фонарь под окнами уже не раскачивался на ветру. Мое детское воображение еще долго рисовало, события, рассказанные бабушкой. Я старательно всматривалась в довоенный портрет своего деда, висевший на стене, и пыталась понять, каким он был этот человек, прошедший почти всю войну, которого так любила моя бабушка, и которого мне так и не довелось узнать…