1
- Дай повяжу тебе косынку, дочка!
Кочан от кочерыжки очищай…
Сказав, склоняется над бочкой;
как будто эхо, со двора доносится собачий лай.
И шелестят начетчицы-березы,
роняя долу пожелтевшие листы.
Еще не наступившие морозы
готовятся к паденью с высоты.
И стук ножей доносится из дома:
вот этот вскользь пошел, а этот – вкривь.
Кота-кастрата погружает дрема
в уютный сон, в котором старая Юдифь
склоняется над спящим Олоферном;
собака Шарик крутится у ног;
и словно маятник, качаясь равномерно,
летит к земле березовый листок.
2
- Вот тут он, значицца, и поскользнулся –
с неделю до того дожжыло, с выходных.
А он еще подвыпил, словом, сбился с курса,
за ветки зацепился удочкой, рванул неловко и бултых!
От поплавков кругами, как пластинки,
расходится студеная вода.
Дрожат, как цуцики, осинки.
- Евонный пес, бывало, забежит сюда…
И так весь день: бегущий плесом рыжий пес косматый,
и тень его; и если туча в небе, если ветер, как праща,
тогда дрожат осины, смертным ужасом объяты,
а солнце выглянет – от счастья жизни трепеща.
И тишина, и умиротворенье
нисходит с неба, словно благодать.
Плывет себе, качаясь, желтый лист осенний.
Куда? Зачем? Ах, лучше нам не знать.
3
Поют в печи дрова. Сорит листвою сад.
Дымится на столе вареная картошка.
И сухожилиями дикий виноград
спускается с карниза над окошком.
И, пропуская свет, как розовую нить,
багровая листва от ветра шевелится.
Как будто за окном повесили сушить
пропитанную кровью плащаницу.
Над лысою горой закат почти померк.
Над речкой полумгла, как хлеб ржаной на стопке.
Иркутский прошумел. Кончается четверг.
И кто-то вдалеке плывет на лодке.
… Такая тишина, что слышно хорошо,
как цепью он гремит, как тянет плоскодонку,
как подзывает пса; как босиком прошел,
прошлепал по мосткам, скрипящим тонко.
4
Полночных липок стон, неплотной ставни стук,
ворчание сверчка, запечный запах гнили;
и голос в темноте: - Мне страшно стало вдруг,
что можно так – всю жизнь – как заживо в могиле.
- Представь, проходит жизнь – вот так – за годом год,
и каждый новый день как будто день вчерашний!
… И вновь скрипит кровать, и снова в стену бьет,
стуча, как метроном, железный набалдашник…
Скорей, скорей, скорей домой, домой, домой!
Туда, где за окном воскресный перекресток
машинами забит, затянут полумглой
и сквозь шуршащий дождь сверкает сотней блесток.
Туда, где со стекла, как смятая фольга,
шурша, сползает дождь ветвящимся растеньем,
где сумрачный проспект раскинул берега
и тянутся огни, как листья по теченью.