Играет медный духовой оркестр,
подсохли слезы у берёз и клёнов,
и льётся тихо реквием окрест
на медь и бронзу на траве зелёной.
Я растворился в звуках до конца
и стал, как звук, невидимым и слышным,
и лёгкий ветерок (ай, молодца!)
несёт меня к смородине и вишне.
Последний раз вдохнуть и в тайниках
упрятать запах прелости духмяной,
недалеко, чтоб даже впопыхах
достать и сделаться внезапно пьяным.
До головокружений, до тоски,
и обрыдаться пьяными слезами,
и вспоминать в прокисших мастерских,
про то, что осень в красках подсказала.
ОСЕНЬ
Плеснув на землю охру равномерно,
вкрапив багрец, куда свой взор ни кинь,
ты в стынь небес холодным глазомером
тоски вогнала журавлиный клин.
А БЫЛ И СВЕТ...
Истончился свет, вконец истаял.
За какие чёрные грехи?
Даже птицы в небе не летают,
небеса давно к мольбам глухи
и совсем не пишутся стихи.