Её глаза… из того рода запрета,
Словно дитё в чужом огороде, где дедуля с ружьём и мешочком с солью.
Я перелазил не одну сотню раз,
Даже задобрил пса, и всё-таки не привык.
В ту эпоху невесомости, где нам пятнадцать.
Где каждое случайное слово инертно.
Оно рядом, в воздухе, прошибает децибелами нервы,
И отдаётся в голосе, как поплавок, вот подсекает в лодке смуглый старик.
Он ловит тебя за краешек рта и тянет улыбку,
И мне нравится, когда при этом появляется лёгкий прищур.
Эпоха сияния, из косметики помада да маникюр.
Помнится одна чехарда, где на голове ведро вместо шлема.
У меня было так много рифм, что часть из них
Так и остались на уровне прескевю.
В пятнадцать я был дружелюбный скромный кивун
И искать логарифм была для меня самая большая проблема.
Ну чего ты, принцеска?…думаешь, что-то со временем делось?
Ну новый город, да одна сплошная железка, ну появилась гурьба дел.
Ласк и внимания надо больше, чтобы раскрасить мир.
Но эпоха воображения никуда не упорхнула.
Мы сидим как тогда, только вместо гитары кагор.
И дуло тем же запахом, касания оставались теми же ваксами.
Набить их на теле в стиле гротеска, ходить как Кельт , я за.
Так рассуждая, я пошёл от общежития. В куртке, снаружи весь чёрн,
В наушниках долбят герцы.
Под капюшоном улыбка с твоим ароматом,
И тёплая мысль, что сижу как герцог подле, тебя от гриппа леча.
Как вдруг далеко-далеко, по дороге из жёлтого кирпича
Я несусь к Гудвину за ключом от твоего сердца.