КАРТИНЫ ПРОШЛОГО - НОСТАЛЬГИЯ
поэтическое повествование
Я часто мысленно брожу среди вещей,
Которые мне были раньше милы,
Увы, уж многих нет, но в памяти моей остались,
И во мне всё изменили.
Когда-то украшали предков дом
Мне, некогда уютно было в нём.
Там детство протекало беззаботно,
А окружение формировало взгляды
К воспоминаниям вернулась я охотно,
И снова ощущать предметы эти рада.
Итак, я экскурс в прошлое начну,
В воображении по комнате пройду.
Большой комод, покрытый чёрным лаком,
И это не поддельный, настоящий дуб.
Красивые и вычурные ручки,
На украшения тот мастер был не скуп.
Фасад венчают модные накладки,
Блестящие, красивые и гладкие.
А над комодом отбивают такт часы,
Дань моде девятнадцатого века,
Там маятник, как чудные весы,
Плывут на месяце-ладье два человека.
Качаясь мерно, юноша и дева,
В свой бесконечный путь пустились смело,
По волнам времени, до берегов любви,
В просторы вечности часы их понесли.
И римских цифр злачёный циферблат
Ладью не остановит и не вернёт назад.
В простенке у окна, трюмо застыло в раме,
Навершие - изящнейшая вязь,
Венецианское стекло когда-то заказали,
Оно тускнело с временем, всё внутрь себя глядясь.
Да, в нём заложена вся тайна бытия,
Но, к сожалению, чужая, не моя.
Хотя, пред ним, мои веками предки,
Вставали в позу, наводили лоск.
Готовились к балам, крутились, как кокетки,
Ах, если б заглянуть, так хочется, до слёз!
Но тщетно, не дано такому сбыться,
Умолкнуть нужно и с реальностью смириться.
А дальше - стол, двухтумбовый, объёмный,
Своеобразным шиком наделённый,
Покрыт зелёным, обязательным сукном,
И пресс-папье с чернильницей на нём.
Красивая, с завода Кузнецова,
И роспись подглазурная моё поддержит слово.
Прибор тот, в виде печки изразцовой,
А в ней стояли перья, карандаш,
В ведёрко для щепы - насыпан был песок,
Для угля ящичек - чернила наливали.
Совок и кочерга у дверцы в печь лежали,
Воспользоваться ими вряд ли кто-то б смог,
Они предметы лишь изображали.
И эта вещь пока ещё жива,
Её я реставрировав, в порядок привела.
Когда откроешь тихо стол,
То в изумленье замираешь.
Предметы из других веков увидев,
Так сразу даже не признаешь.
Французский веер, весь резной,
Монокль, лорнет - какое диво!
Всё так изысканно, красиво,
Что хочется носить самой.
Вот табакерка и пенсне,
Мундштук для дамской сигареты,
Всё находилось под запретом,
Лежало в ящике, в столе.
Бывало тайно я всё это примеряла,
Себя, живущей в прошлом, представляла.
Но мы сегодняшние, из другого теста,
Наш скуден упрощённый мир,
Аксессуары, древности не к месту,
Носить их ныне вряд ли кто б решил.
Они приметы века снобов,
За них осудят, может быть,
Осталось лишь убрать подальше
И ящик тот, на ключ закрыть.
Но я продолжу, что ж ещё?
Ах, да, часы карманные - брегет,
Увы, но к сожаленью, больше нет,
Их без стеснения продали нуворишу,
До сей поры мне очень жаль,
Я плачу, лишь об этом слышу.
Они швейцарские и золотые были,
И деду моему наградой послужили.
Он жизнью рисковал и честью дорожил,
А орденов, в то время не давали,
Часы в борьбе он с бандитизмом получил,
А вот потомки взяли и продали.
«О времена, о нравы!» хочется сказать,
Кощунства этого, мне в жизни не понять.
Ещё в столе красивый нож лежал,
Из бивня африканского слона.
Пропиленный рисунком был,
Восточным и замысловатым,
Бумагу резал, на листы делил.
Мне тоже очень нравился, я им играть любила,
Со временем пропал, а вот куда - забыла.
Теперь мы плавно перейдём к дивану.
Он строгий, кабинетный, не простой,
Из грубой буйволиной кожи,
Его купил ещё прапрадед мой,
И надо же! Такой у Пушкина стоял,
На нём он раненый, в бреду лежал.
И ту, к великому, причастность я ценю
И в памяти своей с достоинством храню.
Затем буфет, творение барокко,
Искуссная резьба, величественный вид,
Красивый фриз и стройные колонны
Передо мною, как сейчас стоит.
Откроешь - целый мир, не охватить глазами,
Ну, посудите, право сами!
Тончайшего стекла бокалы,
Фарфор из Севра, близ Парижа,
Китайский, расписной и тонкий,
Теперь такого я не вижу.
Японский костяной из Англии, где и родился,
И матовый фарфор-бисквит,
Мне нынче тоже б пригодился.
И даже весь пронизан кракелюром,
Весь в трещинках, как бы покрыт ажуром,
Мне всё же дорог памятью своей
Его хранила б я уж для своих детей.
Предметы нужные для чаепития,
К столу без них и не садились, не прилично.
Лопаточки и ложечки из серебра,
На каждом монограмма выбита была,
Английский нож для торта, для сахара щипцы,
На ручках два грифона, изящной красоты.
Бокал, он в виде самовара, я из него чай попивала,
Любимым был, да вот разбился,
В воспоминании моём лишь сохранился.
Да мало ли чего ещё, я постараюсь вспомнить всё.
В углу большое возвышалось кресло,
Своё, почтенно занимая место.
Да пуфик маленький, поставить ноги,
Небрежно пледом их укрыть,
Чтоб отрешившись от работы, вздремнуть,
Забыться, и в мечтах уплыть.
И стулья венские стояли по квартире,
Всего их шесть, а может и четыре.
Не знаю почему, но «гнутыми» их звали,
Наверное из-за того, что из ротанга были,
И к ним диванчик маленький купили.
Существовал ещё «горбатый» сундучок,
Который, иногда служил сиденьем
Не раз хотелось мне его открыть,
Но я боролась с этим искушеньем.
Но иногда такое всё ж бывало,
Мне бабушка из сундучка рубль
За успехи в школе выдавала.
А крупный и вместительный сундук,
Пример декоративного искусства,
Окован медью, огромный, как скала,
В нём память о других веках жила,
Хранилась до поры, не открывалась,
И если б не кончина старичков,
Довольно долго там лежать осталась.
Остановлюсь на статуэтках,
Пастушках, барышнях-нимфетках,
Пасхальных птичках, гнёздах, яйцах
Наверняка кому-то нравятся.
С заводов Гарднера, Попова,
Уже известного Матвея Кузнецова.
В то время это модно было
И интерьер достойно украшало,
И пусть в последствии стиль новый появился,
Но я как прежде их красивыми считала.
И лаком крытая шкатулка для бумаг,
По контуру отделана изящным перламутром,
И музыкальная, немецкая шкатулочка была,
В восторг всех приводила абсолютно.
Так нежно барабан её крутился,
Там по зубцам иголочки скользили.
Дыханье затаив, в слух обратившись
И тихо внемля,
По пространству звуков плыли.
Не гоже умолчать о том,
Что так же украшало дом.
Елецкой вязи кружева, плела прабабушка моя,
Чтоб быт уютный создавать,
Стол и постели накрывать
Подзорники, салфетки и платочки,
Прекрасная работа, знаю точно!
Вот кажется и всё, что чётко помню,
Возможно, это и не скромно,
Но описала не чужое, а своё.
Патриархальность бытия
Всегдашняя мечта моя,
И стиль классический,
Размеренный и строгий
Пленить теперь готов, увы не многих.
* * *
Я выросла среди таких предметов,
Мне дорого, понятно это.
Предметами исскуства были,
О жизни предков говорили,
Но большинства из них уж нет
А почему случилось так, я не ищу ответ.
Моя задача - что осталось, сохранить,
Потомкам - детям, внукам передать.
Что б прикоснулись к старине, сумели полюбить,
О прошлом память, научились уважать.