Дураки сопровождают нас по жизни везде и всюду. Первый дурак, которого я помню – это Витя жирный. Возраста у него, как и положено, не было. Он приходил к нашей нянечке в детском саду после обеда, когда начинался тихий час. И она его кормила гороховым супом, биточками с киселём и компотом с сушёными грушами. До недавнего времени я так и думала, что Витя нянечкин сын. Но случайно (спустя лет этак 35) узнала, что он просто без стеснения столовался, а его жалели и не отказывали. Витя что-то громко и не совсем внятно рассказывал, размахивал руками, вставляя между слов щелчки и ещё какие-то свои индивидуальные звуки. Зараз его можно было встретить одновременно в разных местах нашего окраинного района – только что был у гастронома и вот уже «пристаёт» к девчонкам возле столовой и тут же первым занял очередь за билетами в кино к кассе нашего клуба-«курятника», самого главного очага культуры.
В том же районе обитал Слава-алларик, он не разговаривал вообще, только напевал в ритме энергичного убаюкивания «а-а-а», «а-а-а», подложив сложенные ладошами руки под щёку. Сам при этом раскачивался, стоя на одном месте. Я его жутко боялась и старалась пролезть хоть какими закоулками, лишь бы не пересекаться с ним на одной улице.
Позже, когда мы переехали в район горпарка, там тоже была своя знаменитость Слава-мент. У него был милицейский пиджак, фуражка, жезл и «удостоверение». Переделанное из просроченного с его фотографией и печатью (менты Славу баловали). Слава тормозил машины на нашей улице, некоторые даже останавливались и он показывал удостоверение и желал счастливого пути. Он любил общаться с нами, детьми, и рассказывать о своих геройских «делах» и опасной нелёгкой службе. Куда он потом делся – не знаю. Дураки как появлялись параллельно жизни внезапно и ниоткуда, так в никуда и исчезали. Кстати, сейчас на одном перекрёстке в центре города тоже частенько дежурит похожий персонаж с жезлом.
Помню толстуху Надю, которая жила по соседству, выходила на троллейбусную остановку и пела целыми днями себе под нос нескончаемые песни. Про неё знаю, что когда дом снесли и ей с отцом дали квартиру, она там не прижилась и быстро умерла.
Напротив школы жил дурачок Вова. Он был младше меня, свободно гулял по улице, говорил дай бог пять слов. Кажется, все матерные. Над ним издевались мальчишки, расписывали чернилами его лицо теми же словами, а то и свастикой. (Кто в наше детство не рисовал «тайно» фашистский крест только потому, что это было запрещено). Вова вырос долговязым жердяем, мотался по улицам целыми днями, но по сути был безобидным. Однажды, попав в старый одноэтажный деревянный больничный корпус 1-й советской больницы, я услышала от соседок по палате, что по ночам в окна заглядывает онанист. Онанистом оказался Вова. Раньше вообще всех называли онанистами, маньяков официально ещё не было. А онанистов – целый городской парк. Но парк – это отдельная тема.
Двадцать лет я потом работала почтальоном и по роду профессии повидала всяких дураков. И вполне адаптированных и крайне неадекватных. Понятное дело, у каждого своя природа заболевания, но ощущение неловкости от их непредсказуемой непосредственности так и осталось одно и навсегда. Хотя почта помогла мне найти ту форму общения с этой категорией людей, которая приносит мне минимум стеснения и в то же время не сводится к брезгливой отгороженности. Знаю людей, которые легко идут на контакт с дураками, при чём на равных, разговор ведут с интересом без тени жалости или издёвки. Я этому не научилась.