Стою пред иконою, жизнью распятый,
Свой взор устремив в небеса.
И вижу я Брянщину, русские хаты,
Да грустные, мамы глаза.
И вижу, несёт она тяжкую ношу,
Которой ни снять, ни стряхнуть.
Года налегли, и вросла её ноша
И в спину, и плечи, и грудь…
И бьют её ветры, дожди, и метели…
И гнёт её – холод и зной.
Больной, одинокой, в холодной постели,
В себя не уйти с головой.
А тот, кто ей нужен,
Кто Богом был сужен,
На помощь уже не придёт.
Не скажет: – Послушай, моя дорогуша,
Как сердце мужчины поёт…
И гордой, но нежной,
Душевный, мятежный,
Любви своей стих не прочтёт;
И в мире всех лучшей,
Своей дорогуше,
Уж песни свои не споёт.
А милые детки,
Сбежав от «наседки»,
Своих уже водят детей.
Последнего, чтобы,
Не отнял «чернобыль»,
Отправила жить средь степей…
Сама же осталась,
Презревши усталость,
Родное подворье стеречь.
Да письма от деток,
Да горе соседок,
Да добрую старую печь.
Молясь неустанно,
Меж – поздно и рано,
Давно уж неведома грань.
Заботят лишь грядки,
Да свет от лампадки,
Да яркая в окнах герань.
И светятся лица,
В обеих божницах,
В обоих нарядных «кутах».
И горек, и сладок
Ей дух от лампадок,
И сон при горящих свечах…