ошибочно было бы представлять его все время хмурым. ему нравились французские комедии. он мог рассмеяться над анекдотом. сочинял шуточные стихи. он сочинял пародии. но все это не затрагивало глубины. там, в глубине, он оставался печально-серьезным. по-настоящему его трогали только печальные пьесы и романы, заканчивавшиеся смертью главного героя. он смотрел на жизнь как бы со стороны или, скорее, с возвышенности. человеческая история представлялась ему шествием слепых – вроде того, что изображено на картине Брейгеля. в юности эта меланхолия уравновешивалась энтузиазмом, связанным с развитием науки и техники, познанием Вселенной. но чем дальше, тем больше это развитие, познание представлялось ему лишенным конечной цели, а значит, и смысла. он примеривал на себя портрет одного из персонажей фантастического романа Жерара Клейна: «горькие складки в уголках тонкогубого рта говорили о давней усталости. он не находил удовлетворения ни в себе самом, ни в мире, где он жил». меланхолия его росла и после «прыжка». но, открыв для себя внутреннюю реальность, он мог сопротивляться ей, меланхолии, сосредотачивая свои мысли на внутреннем. это придавало ему силы и для того, чтобы вести жизнь во внешнем мире. равновесие его детских лет отчасти восстановилось, однако главным элементом его душевной конструкции теперь было внутреннее, а не внешнее. можно спросить: разве не то же самое происходит со всеми детьми? нет. все в какой-то мере открывают внутреннюю реальность, но далеко не всем открывается в ней то, что открылось ему.
––––––––––––––––––––––––––––
«Горькие складки в уголках тонкогубого рта говорили о давней усталости. Он не находил удовлетворения ни в себе самом, ни в мире, где он жил». – Жерар Клейн. «Время не пахнет» // Антология мировой фантастики.