его интерес к внешнему иссякал по мере того, как росло убеждение, что люди отгорожены друг от друга, каждый замкнут в самом себе, на самом себе, никакое взаимопонимание невозможно, любой разговор – это два чередующихся монолога, даже беседы двух близких друзей происходят в «интерзоне», где сказанное не совпадает с услышанным, в стратосфере, где «я» не может дышать, а там, где оно дышит, расстилается пустыня, безлюдный край, который поначалу казался ему чересчур суровым, не подходящим для жизни, но потом он понял, что облик этой местности зависит от обитателя. пустыню можно превратить в сад.