Моей Москвы больше нет. Это особенно чувствуется в предновогодние дни. Все эти бутики, магазины, все это «колбасное» изобилие, вся эта «большая жратва» к Москве моего сердца отношения почти не имеют. И пускай это будет, и хорошо, что это все есть, да вот только не к чему прислониться сердцу и уму. Изучаешь афишу, – кино, театр, концерты, и отстраняешься с недоумением. Все это не мое. Встречаешься с кем-то из старых знакомых, и вскоре не о чем становиться говорить, потому что «все это» и не их тоже. Да и понятие: Родина стало вращаться вокруг немногих близких людей, окрестностей, улиц, переулков, пейзажей.
В 90-е годы Москва «моего сердца» еще была, доживала последние дни. Воздух того времени был напоен озоном. И это, пожалуй, главное ощущение лихих 90-х. Москва «моего сердца» доживала в разрывах, тучах, в перипетиях, в многочисленных жалких делах, в разных не развивавшихся отношениях со многими людьми.
В те еще недавние годы шел я по Москве с юным музыкантом и поэтом Александром Трифоновым. Был он студентом Гнесинки, родом из Кирова (Калужской обл.). Прост, ясен, честен. Александр, окрыленный надеждами, рассказывал мне, что Москву, где до этого, возможно и не бывал, воспринимает через высокую музыку: оратории, «Хованщина» рассвет на Москве-реке.
В 70-е годы пережил и я свои рассветы над Москвой. Вот, например, откуда-то на рассвете июньского дня выхожу я из переулков на Пушкинскую площадь. Так рано, что нет еще электрички с Савеловского вокзала, чтобы ехать в мое «замкадье»...
Тогда вся Москва была моей, с ее институтами (был я тогда студентом), НИИ, предприятиями, милиционерами, дворниками. Под ногами была почва, незыблемость. Незыблемость «красного дракона». Возможно, вечером на «поэтической» кухне мы потешались над этим чудищем, но вот Запад в пример ему, как многие почему-то считают, не ставили (мое окружение), политикой не интересовались, самозабвенно ходил друг к другу в гости, много читали, стихи писали почти все. Не интересоваться политикой, читать, писать стихи – это ли не счастье.
Рано мне было ехать еще с Савеловского вокзала. А в руках моих - машинописная рукопись «Москва-Петушки». Вот шел Веничка от Савеловского вокзала до Курского… Тогда это было откровением, воздухом, озоном. Да и сам Венедикт Ерофеев был где-то рядом, кто-то из его знакомых и передал мне тогда эту перепечатку.
Книга «Москва-Петушки» давно потеряна в моей домашней библиотеке. Да и не нужна мне она. Не интересна. Хочется другого: ораторий, рассвета на Москвe-реке.
Память о 90-х гг., их пейзаж, многочисленные на кладбищах кресты. Среди них: крест с надписью: Александр Трифонов (1975-2002).