Растаяла в сумерках зорька,
но щедро, широкой рукой
рассыпан по чёрной скатёрке
небесный горох золотой.
Дождём моросят Геминиды
и падают капли Урсид,
а месяц – двурог, серповиден -
ещё не украден, горит.
Селяне расселись по хатам,
снедают узвар да кутью,
и даже ещё не просватал
Вакула Оксану свою.
Ещё в Петербург не летал он
на чёрте горбатом верхом,
не видел столичные тайны
под сводами царских хором.
Так ясно в ночи, так привольно,
что кажется: времени нет.
Звенят еле слышимым звоном
хрустальные сферы планет.