Свет безжизненный струился.
Полнолунье. Ночь бледна.
Муж озяб - и пробудился:
где же юная жена?
На пол брошена рубаха
и подушка холодна...
Что ж, нагая, что ли, птаха
упорхнула?
Где она?
Захотел перекреститься:
- Боже, знать, помстилось мне! -
Глядь, а лики на божнице
все повёрнуты к стене.
Ну, дела! Рука - к затылку.
- Может, сплю я? Сон дурной? -
Слышит, в катухе кобылка
вдруг забилась. Храп - и... вой!
- Волки! Господи Исусе!
Прямо здесь, середь села!
Ох, да там моя Маруся! -
и, в чём мама родила,
на задворки витязь мчится
с кочергой наперевес.
Видит: серая волчица
шасть через забор - и в лес.
Всё затихло, даже ветер
по ветвям не шелестит,
а в траве - Иван приметил -
что-то странное блестит.
Что там может быть, в колоде,
где вечор колол дрова?
Показалось: рыба вроде,
окушок или плотва.
Что же это? И, встревожен,
Ваня ближе: Боже мой!
В деревяшку всажен ножик
в полтора вершка длиной,
а на нём - венок душистый:
кровохлёбка, тмин, тимьян,
донник, лисохвост, мелисса,
княженика и дурман.
Тронул Ваня рукоятку:
до чего же холодна!
Ажно душенька-то - в пятки,
так что вздрогнула луна!
Потянул за нож - раздался
тут из чащи жалкий стон, -
без усилий, как из масла,
острие выходит вон,
и увидел он: по жалу,
и густа, и горяча,
капля тёмная сбежала
в блеске лунного луча.
До утра он звал Марусю:
- Где ты, Ладо, светик мой! -
от колоды в лес тянулся
след волчицы молодой...
- Маша! Машенька! Родная!
Ни гу-гу ему в ответ.
Лишь одна луна немая
наземь льёт нездешний свет.