The Journey of the Маgi
By Eliot, Thomas Stearns; 1888 - 1965
A cold coming we had of it,
Just the worst time of the year
For a journey, and such a long journey:
The ways deep and the weather sharp,
The very dead of winter.
And the camels galled, sore-footed, refractory,
Lying down in the melting snow.
There were times we regretted
The summer palaces on slopes, the terraces,
And the silken girls bringing sherbet.
Then the camel men cursing and grumbling
And running away, and wanting their liquor and women,
And the night-fires going out, and the lack of shelters,
And the cities hostile and the towns unfriendly
And the villages dirty and charging high prices:
A hard time we had of it.
At the end we preferred to travel all night,
Sleeping in snatches,
With the voices singing in our ears, saying
That this was all folly.
Then at dawn we came down to a temperate valley,
Wet, below the snow line, smelling of vegetation;
With a running stream and a water-mill beating the darkness,
And three trees on the low sky,
And an old white horse galloped away in the meadow.
Then we came to a tavern with vine-leaves over the lintel,
Six hands at an open door dicing for pieces of silver,
And feet kicking the empty wine-skins.
But there was no information, and so we continued
And arrived at evening, not a moment too soon
Finding the place; it was (you may say) satisfactory.
All this was a long time ago, I remember,
And I would do it again, but set down
This set down
This: were we led all that way for
Birth or Death? There was a Birth, certainly,
We had evidence and no doubt. I had seen birth and death,
But had thought they were different; this Birth was
Hard and bitter agony for us, like Death, our death.
We returned to our places, these Kingdoms,
But no longer at ease here, in the old dispensation,
With an alien people clutching their gods.
I should be glad of another death.
ПЕРЕВОД:
Простуда нам грозила,
Как раз такое было время года,
Совсем плохое для путешествий,
Особенно столь долгих: дорог что никаких,
Колючий ветер, зима в разгаре.
Верблюды с незаживающими ранами на коже
С копыт кровоточащих валились в мокрый снег.
Не раз нам вспоминались летние дворцы в горах,
Веранды и нежные девицы, подносящие шербет.
А караванщики ворчали и ругались,
И убегали, требуя вина и женщин,
И гасли по ночам костры, и не было укрытий.
А в городах больших и малых нас встречали
Недружелюбно и враждебно,
Деревни грязные и цены высоченные на всё.
Не очень-то легко нам приходилось.
Предпочитать мы стали переходы по ночам,
И спали мы урывками,
А в уши нам шептали голоса,
Что всё затеянное - безрассудно.
На рассвете мы спустились за снеговую линию
В долину, тёплую и влажную, с пахучей зеленью,
С рекой и водяною мельницей, перемалывающей темноту,
Вот и три дерева под низким небом,
И старая белая лошадь, пробежавшая по лугу.
Потом мы подошли к таверне, увитой виноградною лозой,
За открытой дверью шесть рук играли в кости на серебрушку,
А ноги отшвыривали прочь пустые бурдюки из-под вина.
Здесь ничего узнать не удалось, и мы не мешкая продолжили свой путь,
А к вечеру, правда, не сразу, отыскали
То самое место; и оно (можно сказать) явилось искуплением.
Всё это было так давно, я помню,
Но я бы снова повторил всё это, да пора угомониться.
Всё угомонилось.
Куда же привели наши дороги —
К Рождению иль к Смерти? Конечно же, к Рождению.
Мы в том свидетели и нет сомнений. Я видел и рождение и смерть,
И думал, что они не могут быть похожи; но это Рождение
Стало агонией для нас, болезненной, как Смерть, как наша смерть.
Мы по своим домам и царствам разбрелись,
Но больше мы не чувствуем себя как дома, среди старозаветных,
Отныне чуждых нам людей, цепляющихся за своих богов.
Я был бы рад еще одной такой же смерти.
Илл.: Джеймс Тиссо (1836-1902). Волхвы.