Глава первая
Нет, ни за что мне с вами не столковаться, бубнил про себя медный чайник. Он был не в духе, с ним, кажется, случилась беда. Он стал незаметно для всех протекать. Вот он и ворчал, попыхивал, свистел. Но лишний раз кипятится боялся. Забот у него с недавних пор прибавилось, теперь он как и фарфоровые чашки стал бояться, что его, старого служаку, чего доброго, скоро отправят в отставку. А он то был еще хоть куда. Он как раз вошел в тот самый возраст, когда на нем держалось все и вся, что делалось на кухне. И он при случае повторял: Весь дом за мной, весь дом, как за каменной стеной. Без меня никуда. И когда он это говорил из его носа тотчас выходил пар и тонкой струйкой плыл к потолку, а там исчезал в форточке. Он любил кипятится и весь день не слезал с плиты. Ему это было в радость. Вечерами же, когда в окно, отгоняя дрему, светила луна, он первым заводил беседу. Вот и сегодня под свист зимнего ветра он не утерпел и сказал, обращаясь к чашкам:
Посмотрите на меня,
Как блестят мои бока,
В них луна качается,
Чудно отражается.
На что чашки ему ответили:
Видно, умная луна,
В тебя крепко влюблена и рассмеялись.
Они были из любимого маминого сервиза на двенадцать персон и очень этим гордились. Ох, дохнул паром чайник, глупые вы чашки. Ничего-то вы не понимаете. Вот взять да и заставить вас рассказать про свою только жизнь и ничего-то вы не расскажите. А все потому, что весь век сидите на полке и даже хозяйничать как следует не научились. Вот посажу вас на плиту, тогда и узнаете, кто в доме хозяин, хотел было по обыкновению сказать чайник, но удержался. Он теперь чувствовал себя ни как прежде и промолчал. И только пыхнул паром. Вспомнил про свою беду и промолчал. А чашки, звякнув о блюдца, продолжали начатый разговор: наша жизнь всем хорошо известна. Не предмет для бесед. Не предмет, не предмет, отозвались блюдца. На обед, на обед, услышала луна. Ей показалось это странным, что посреди ночи стали звать к обеду. И она сейчас же скрылась за тучей.