В то время, когда это самое время
сочилось по капле, текло, как смола,
тягуче и вязко, и с рифмою «бремя»
такой очевидною связь не была…
В то время, когда под дремучей ветлою
взмывали качели в запретную высь
и, скрипнув на самом излёте петлею,
к земле, как в бездонную пропасть, неслись…
В то время, когда огородные грядки
могли без особых усилий ботвой
капустной тебя, увлеченного в прятки
игрою, надежно сокрыть с головой…
Когда, увязая в пыли придорожной,
усталое стадо брело на постой
по улице с этимологией сложной,
доныне зовущейся так – Круторожной.
(Откуда названье – понять невозможно:
от «рога крутого» иль «рожи крутой»?..)
Когда, как эпоха, ни валко, ни шатко,
но бесповоротно зима на засов
ворота свои запирала – Елшанка
от самых верховий до самых низов
в огромный каток превращалась… И в это
почти невозможно поверить сейчас…
В то время, когда помидорное лето
в рассоле до самой весны про запас
в подполье прохладном хранилось… Буяня
от лишней рюмахи – не зло, но в сердцах, –
баян свой бывалый терзал дядя Ваня,
да так, что горшки дребезжали в сенцах!
В то время, когда в тесноте несусветной,
в домишке, что был только с виду не дюж,
ютилось одною семьей многодетной
два полных семейства в одиннадцать душ…
…Июньское, солнцем прогретое утро…
Старается печь, ароматом пьяня…
И мама (вчера это было как будто!)
горячим блином угощает меня…
В том времени – взять бы, и снова проснуться!
Цедить его, как дорогое вино!
В то время так истово тянет вернуться,
тем больше, чем дальше и дальше оно!