Вчера, как рукопись горит, горел закат
птицы летели, как открытывшиеся книги
кружа по небу, словно листопад, зане
меняли картотеку, блики, окно глотая
перебрасывало всем подряд, постеленная тень
под пики, бьёт козырей и вынуждает взгляд
сдаваться в даль бескрайней перспективе, либо
мимо брести вдоль клавиш колоннады пианино
монументальность, что без пантомимы, в панораме
дико, зацвел акант не трогая абак, можно быть слева
справа, но посередине. Посередине видимо никак
время повсюду недвижимо, но паутина, обхватила длань
коптит табак, покатый козырёк фуражки, богатый вид
прохожего, его гортань, тлеет огонь на простыне бумажки
словно в многоэтажках бра, лучше журавль на окне, чем на
синицу взоры, бросать, полив герань, заволновались шторы
так море транскрибируемо в ткань. Так всё вокруг
по-пуритански серо, от силы трения об жизнь судьбой
тепла и света, нет, усердие, что тащит за собой
всю ограниченность ума, граждански умерший поэт
граждански выжившая дрянь.