Скоро 1 сентября – мой последний 10й класс в школе. Мать просит меня съездить в деревню, навестить дедушку с бабушкой. С удовольствием! До деревни 25 вёрст, но «бешеной кобыле и сто вёрст – не крюк», сажусь на свой любимый велосипед (мне его родители подарили по случаю окончания 4-го класса) и полетел.
Блестят на солнце хромированные обода, радует глаз синяя змаль рамы и красивые голубые полосы на щитках изделия Пензенского велозавода, дует в лицо теплый августовский ветерок и весело крутят педали ещё не знающие усталости молодые ноги. Большак, он почти до деревни, в хорошем состоянии (какие автомобили в далёких пятидесятых?), кой-где участками даже булыжная мостовая сохранилась. Там на велосипеде – по обочине.
Любуюсь буйной зеленью лесов, выползающих прямо на желтизну дороги, мысленно спешу за очередной поворот – а что там? Зазевавшись на что-то наезжаю, инстинктивно подкидываю ноги, подо мной что-то шипит. Вспоминаю – восьмёрка – змея свернувшаяся грелась на солнышке. По брючине был удар, успела атаковать. Останавливаюсь, ни в спицах, ни в цепи змеи нет, значит уползла. Не очень-то приятно.
Вот и последний поворот большака. Дальше он уходит в сторону, а мне прямо, через Суки (так называется лес), мимо остатков большой барской усадьбы с прудами, котлованом от огромной оранжереи, шпалерами состарившихся древесных посадок, большим садом. Поместье сожгли в революцию от зависти. А жаль, и до сих пор, я боюсь, мы мыслим так же.
По Сукам не то, что на машине, на лошади с телегой не всегда проедешь – топь, болото.
Веду свой транспорт «за рога». Мне в Литву (так называется моя деревня). Говорят, очень давно, когда Литва воевала с Москвой, там стоял литовский отряд. Правда, как он в такие дебри залез, не понятно, но сейчас не о том. Деревенька появилась в ХIX веке. Местный барин у кого-то под Торжком в карты выиграл несколько дворов и переселил их на новое место у тихой речки, назвав Литвой.
До деревни чуть больше километра, слева у меня Березник – роща из берёз и осин, а справа раньше был непроходимый кустарник до самого болота, а теперь длинные участки распаханной земли, засеянные овсом и разделённые лесополосами, как на юге. Первая же лесополоса встречает меня непонятным шумом, как будто там между осин и кустов по траве стадо овец носится. Пойду, посмотрю. По одной стороне полосы вдоль овса иду, а стадо на другую сторону перебегает, я за ним, а шум опять от меня на другую сторону. Наконец слышу хлопот крыльев, и всё становится ясным. Это же тетерева в овсах жируют, целыми выводками, нагуливаются к зиме. В следующих лесопосадках повторяется тоже самое.
Скорее в деревню. Рассказываю всё деду. Он смеётся, но за тетеревами идти не хочет.
Даёт мне двустволку и два патрона, а я ружьё в руках никогда не держал. Нет, взводить курки, ставить и снимать с предохранителя пробовал, но стрелять… Из винтовки, пожалуйста, даже в городских соревнованиях участвовал с результатом 48 из 50 с 25 метров.
Возвращаюсь в лесопосадки. Без ружья, так на каждом шагу поднимал, а с ружьём… Вот и скажи – глупая птица. Взлетают на другой стороне, но стрелять мелкой дробью сквозь листву – пустое занятие, это я от охотников не раз слышал, а у меня всего два патрона. Уж я и так, и этак, да всё никак. Наконец выкатываюсь я из посадки на выводок, тетерева взлетают прямо из под носа, стреляю в упор, вижу, как один передо мной ныряет в куст, бросаю ружьё и хватаю его за крыло. У меня в руках дрожащая, может раненая, но живая птица. Осматриваю её, вроде крови нет а сердечко-то её, чувствую ладонями, так и трепещет. И что делать, патрон ещё есть, а ей, живой, голову что ли оторвать? Это как…?
Пришёл в деревню с ружьём на плече и живой птицей в руках, чтобы выстрел оправдать. Говорю деду: -Может отпустим? Дед у меня хитрый, улыбается и молчит. А тут на пороге ещё один гость – мой любимый дядя, и завертелось… Бабушка у печки ухватами загремела, сыночка дорогого накормить, я на дядьке повис с вопросами, а дед куда-то исчез… Довольно скоро мы все оказались за столом, дед с сыном по рюмочки приняли, мне бабуля налила кружку топлёного молока с пенкой и спрашивает: -Будешь свежий супчик из твоего трофея? - Дед-то уже успел и ощипать, и опалить тетерева, и про мою охоту рассказать.
И вот сидит мой дядя за столом, с удовольствием обсасывает косточки и подшучивает надо мной: -Как же так? Ты наверно дохлого принёс? Ведь ни одной дробинки. Отбиваюсь: - Его выстрелом в упор контузило. А если бы с такого расстояния попал, ничего бы не осталось.
Есть супчик я конечно не мог, а мой дядя, прошедший всю войну от Ленинграда до Кёнигсберга, видя мой повисший нос, вдруг заявляет: - Не расстраивайся, всё нормально. За войну не раз видел, как новобранцы, первый раз убившие немца в упор, потом, после боя сидели на дне окопа и плакали, а некоторых тошнило. Не просто это – убивать, ох, не просто.- И посидев немного, добавляет: -А стрелял-то ты холостым. Дед дробь из патронов высыпал, от греха подальше. Ты действительно птицу контузил.
С той поры больше в лес я с ружьём не хожу, стрелять под водой в рыбу – это пожалуйста, но почему так – не знаю.