Существительному не зря дан род.
В мое окно ворвался ветер. Он гордо прошел по комнате, резко повернулся ко мне, сверкнул холодными глазами и остановился в углу, обняв стену. Он вглядывался в камень и искал в нем хотя бы призрак дыхания или тепла.
Неколебимая, недоступная ни для кого, ледяная стена стояла неподвижно и пренебрежительно шипела, пытаясь избавиться от объятий. Вот штора или картина — это да. Это было ей по душе. Тихие. Красивые. Мягкие, иногда мрачные, иногда такие теплые и жизнерадостные. Их она могла терпеть и любила. Но ветер.. Этот огромный, непонятный, бесформенный сгусток воздуха и пыли — нет. Да разве и может быть что-то хорошего в подобных вещах.
Железным прутом на оттолкнула его. Взвыв, ветер отлетел в сторону и кинулся мне в руки. Но рассыпавшись между пальцев, разбитый и больной, он оказался на полу. Сквозь зубы он нервно дышал, иногда вырывался крик или свист. Он не мог подняться, не мог выйти из моей квартиры, не мог собраться с силами. В его сознании все перепуталось и мысли, как сахарная пудра разлетались при каждом вздохе.
Я открыла балкон. Почувствовав свежий воздух, ветер пополз к двери. Его замучанные руки сгибались, он падал, поднимался и снова полз. У стены он остановился. Лежа в ее ногах он хотел что-то ей сказать, но только непонятный шорох получался у него вместо слов. Поднявшись на балконный порог, ветер в последний раз оглянулся и, как бы невзначай задев стену плечом, упал вниз.
Мне не хотелось закрывать дверь. Духота и одиночество наполнили квартиру до невозможности пошевельнуться. Лежа на земле, ветер смотрел вверх неморгающими ледяными гордыми глазами. Беспомощный, нездоровый, некоторое время он дергался в сухих листьях, но через пару минут, придя в себя он взвыл и взлетел высоко вверх. С оглушающим грохотом он разбил серую тяжелую крышку неба. Ослепительно сверкнул луч.
И пошел дождь.
Его капли трещали в крышах, в стеклах, в ветках деревьев. Машины разбрызгивали его на сухие опавшие листья, которые начинали недовольно хлюпать, сонно ворочаясь на своих местах.
Капли падали на мой блокнот, размывали по бумаге карандаш и стекали вниз. Они проникали в квартиру, опускались на листья цветов, на подоконник, сыпались в пустую чашку.
- Гордая шваль, - прошипела стена, сдирая с себя промокший кусок обоев и с отвращением кидая его на улицу.
Смеясь и разрезая светом монохромные тушки облаков, ветер истерически выл и кидался из стороны в сторону. Подхватив кусок обоев он кинул его на балкон, поднял снова, унес на крышу, швырнул на дорогу, загнал в кучу листьев, вырвал из их скользких пальцев и спрятал в пыльную душную впадину между корнями деревьев.
Заплаканная и ободранная стена беспомощно смотрела на штору, которую ветер то уносил к потолку, то с ненавистью бил об стекло, картина упала, краска растеклась под дождем.
Вытащив из земли мокрый запачканный кусок обоев, ветер швырнул его в комнату и ушел. Гроза кончилась. Облака снова затянули небо мрачной неравномерной вуалью. Капли стекали с карниза и растворялись где-то внизу. На полу около балкона собралась лужа. Со стены стекала тоненькая струйка воды. Штора, потемневшая снизу от воды, ласково обняла камень бархатным полотном. Я закрыла балкон и повесила картину на место. Все вокруг снова стало спокойным и неподвижным.
- Гордая шваль, - прошипела стена, поймав каплю краски.
Штора прошуршала что-то в ответ, прижавшись к стене, и все замерло в прежней тишине.