начало беседы http://www.stihi.ru/2013/12/29/2328
Дорогой Маршал!
Едва перешагнув порог 2014 года, Вы покинули родимые пенаты и отправились путешествовать, прервав наш диалог о гениях, который я довел до кулачного боя!
И вот когда вы укатили на всю первую после новогоднюю неделю,
я почувствовал свободу от рамок, в которые меня загнал дискус на тему:
«Целесообразно ли признание заслуг гения, при его жизни, или крайне вредно?»
Знаю, Маршал как Вы добры, и понимаю, что Ваши опасения, по сути, содержит защиту той пружины, что провоцирует гениальные открытия.
Возможно, Вы не находите иного способа охранять «пружинистость», как только способ провокаций!
Мы, в общем, аргументировали в одной тональности:
Я требовал от мира признания гениев, освещающих своими идеями мир.
А Вы, утверждали, что признание не всегда на пользу, поскольку не признанность, как препятствие увеличивает силу сопротивления, что высекает из творца более мощные энергии вдохновений.
Я не считаю, что признание ослабляет творческую пружину!
Поскольку удовлетворение так же сообщает стимул активной деятельности.
Ибо стимул может усиливаться не только вопреки, то есть под напором желания доказать.
Но и в согласии с волной одобрения, которая поощряет тот же напор, желанием оправдать.
Творчество заряжает любой вид энергии, как с позитивной так и с негативной точки отсчета.
Разница только в самочувствии творца.
Вижу, что дискус наш не принесет удовлетворений независимо от того, кто окажется прав.
Как по мне – то признайте гения при жизни - безоговорочно!
А по Вашему - все равно признавайте! - но осторожно.
В принципе, бьемся за одно и тоже и ничья победа, не осветит темы глобально.
Поэтому не стану теоретизировать философский аспект этической проблемы: «Гений и признание».
И это, для меня, болевое звено вселенской несправедливости, и это звено пробудило во мне идею сделать картину о «Гении и обществе».
Мое кино, в первую очередь, опрокинет тот факт, что история не терпит сослагательного наклонения – «если бы»! – Так вот - Мы заставим ее потерпеть!!!
Кино будет называться: «Исповедь гения» или «Живите на своих слонах»
Главный герой наших с Вами лет и наш коллега. Он врач- ученый.
До синопсиса дам литературный сценарий. Хотя откровенно сам не знаю, что у меня получится.
Но историю бы начал примерно так:
.....Да! Хотел сказать:
Дорогой ВиктОр, если Вас смутит, что я немножко украл Вашего дедушку, то я это немедля изменю, поскольку не знаю, как Вы к этому отнесетесь)))
Сан-Торас 07.01.2014 14:43
ИСПОВЕДЬ ГЕНИЯ.
ИЛИ
ЖИВИТЕ НА СВОИХ СЛОНАХ!
Меня зовут Маршал Нейман, мне 49 лет, я родился в России в семье музыкантов.
Отец мой - обрусевший немец, мать - славянских корней.
Я был единственным ребенком, и детство мое было светлым, почти безоблачным.
Странное имя Маршал я получил в честь моего деда по материнской линии, который несправедливо был обделен этим титулом, безусловно, заслуживая его.
Чтобы не дразнить окружающих, меня называли Михаилом, но имя Маршал утвердилось в качестве клички и сохранилось при мне, оставаясь для ничего не подозревающего обывателя моим настоящим именем.
Семья наша большую часть жизни провела вне родины, но не утратила немецкой пунктуальности и любви к порядку.
Отец хотел, чтобы я получил специальность, не связанную с творчеством, поскольку творчество находится далеко от благополучия.
Можно считать счастьем тот факт, что с ранних лет меня интересовало естествознание и точные науки, поэтому мои собственные вкусы не расходились с планами отца, и я поступил на медицинский факультет, не противореча своим убеждениям.
Основное время я посвящал науке, разрабатывая тему оздоровления людской популяции на клеточном уровне.
В течение нескольких лет защитился, стал доктором медицины, профессором научно-исследовательской лаборатории, в которой проводил большую часть своего времени.
Как видите из столь обычной биографии, ничто не предвещало того обстоятельства, что эти записки я пишу будучи прикованным цепью к железному радиатору той самой лаборатории, в которой провел почти всю сознательную жизнь.
Правда, за это время лаборатория несколько изменилась.
Теперь ее окна наглухо закрыты стальными ставнями и не пропускают света.
А двери, через которые прежде я беспрепятственно выходил, крепко замурованы и последние 8 лет не открывались ни разу.
Пищу мне передают через отверстие в стене, которое образовывается путем нажатия на кнопку с тыльной стороны.
В этой лаборатории после вердикта судьи с 12 присяжными меня похоронили заживо.
Высший приговор нашего суда объявил профессора Маршала Неймана преступником, а мою научную деятельность вредительством, направленным на уничтожение человечества.
Но, поскольку справедливый суд счел мой мозг необходимым этому спасенному от вредителя человечеству, то меня законсервировали в лаборатории, как в банке, а саму лабораторию, отделив от здания, перевезли в неизвестном мне направлении.
В течение 8-ми лет все сооружение вместе со мной по воздуху и по рельсам передвигали на дальние расстояния, и я утратил надежду вычислить место моего пребывания, поэтому не имею представления, в какой географической точке нахожусь.
Должен сказать, что почти не был удивлен фальсифицированным приговором верховного суда, поскольку в процессе изучения своей научной темы неоднократно рассматривал в срезе истории формирование общего характера человеческой популяции и пришел к выводу, что человечество обладает невероятно сварливым и склочным нравом!
По моим подсчетам, за последние 5,5 тысяч лет люди прожили в мире в совокупности три столетия. Остальное время они усердно убивали друг друга, исходя из чего я сделал вывод, что основным способом выяснения противоречий для землян являются военные действия, которые в развитии конфликтов коррелируется от палок каменного века до более рациональных способов уничтожения.
В свете этого в качестве доминирующей черты общечеловеческого портрета вырисовывается не доброта, как хотелось бы думать, а насилие.
Простым алгебраическим действием я вычислил, что от дубины неандертальца до атомной бомбы прошло 15,5 тысяч войн, в которых погибло больше 3,5 млрд человек. Дальнейшие цифры показали, что в каждом столетии цивилизация жила в мире всего одну неделю!
Но, несмотря на скандальность характера, большую часть человеческой общины уничтожили не междоусобные конфликты, а крысы, которые принесли чуму. На ниве массового уничтожения также постарался мор, оспа и малярия.
Поэтому я посвятил свою жизнь работе над клеткой, ища способы воздействия на самые катастрофические болезни века.
Я был бы близок к результату гораздо раньше, если б не отказался от терапевтического клонирования человека.
Но отказался от разработки этой темы, поскольку сам эмбрион, используемый как продукт для получения стволовых клеток, означал, что легализация такого клонирования несомненно приведёт к репродуктивному исходу.
Тогда я двинулся дальше, реконструируя вначале ядро, потом клетку, затем молекулу, а далее разработал более плотную ткань и на молекулярном уровне создал препарат, восстанавливающий пораженный организм полностью.
Эта открытие потрясло меня настолько, что я лишился чувств, чего прежде со мной не случалось.
Я лежал на полу в совей лаборатории и, придя в себя, довольно глупо предавался мечтам о том, как будет осчастливлено человечество моим открытием. Свой препарат я назвал «Биорект» - "биологически регенерирующий продукт".
«Жизнь станет замечательной, - думал я, - поскольку «Биорект» поистине волшебно высечет из нее роковые болезни».
Неизвестно, сколько времени я бы безумствовал в счастливых фантазиях, если б не заметил, что наступило утро.
Сан-Торас 07.01.2014 14:48 Заявить о нарушении правил / Удалить
Солнечный луч, который мне не показывался уже 8 лет, упал на стенной календарь, где красным маркером я сам некогда отметил день научной коррелятивной конференции, и она должна была начаться через 4 часа.
Это знаменательный день можно назвать началом моего конца.
Ибо, неосмотрительно решив обнародовать чудо «Биоректа», я подписал себе смертный приговор, который может быть осуществлен в любую минуту.
Но тогда, еще не зная этого, я в лихорадочном состоянии подхватился с пола, сложил отчет в папку, привел себя в порядок, позавтракал и помчался в чудном настроении со своим докладом на ученый совет, надеясь обрадовать свое сварливое человечество возможностью жить не болея!
В зале было много моих коллег, о которых более подробно расскажу позже, если у меня будет для этого жизненное время.
Доклад мой перевернул представления научного мира о целесообразности почти всех лекарственных препаратов, ибо «Биорект» оказался способным противостоять самым агрессивным болезням века, гложущим дорогое моему сердцу человечество.
Однако коалиция лекарственных изготовителей, аптек, частных и государственных клиник пришла к выводу, что открытие «Биоректа» уничтожит их прибыльный бизнес, ибо обогащение этих структур происходит за счет болезней всей популяции, а не за счет ее оздоровления.
Таким образом, лекарственная мафия постановила: объявить меня, Маршала Неймана, вредителем! И с этого момента за мной началась слежка. Я пытался избавиться от неусыпного преследования и непрестанной погони.
Поскольку каждую минуту может случиться то, из-за чего мне придется покинуть этот мир, я тороплюсь и вынужден сжать свою исповедь, пропуская множество фактов, связанных с побегами, борьбой и противостоянием, ибо опасаюсь не успеть сказать главного.
У меня были друзья и коллеги, разделяющие мои научные взгляды, но в период опалы я оказался один, хотя я не ропщу и никого не обвиняю в предательстве и низости. У всех имеются родственники, и никто не обязан рисковать ими ради меня.
Все системы коррумпированного обогащения так или иначе связаны между собой, и система юриспруденции не является исключением.
Закрытый суд присяжных приговаривал меня к смерти, но, поскольку обвинителям нужен мой мозг, то приговор был смягчен и заменен на пожизненное заключение.
Газеты обсасывали тему «вероломства ученого», а меня тем временем заключили в мою собственную лабораторию, ставшую тюремной камерой. Я решительно отказывался продолжать разрабатывать мою научную тему, которую они намеривались использовать по своему усмотрению.
Трудно описать пытки, через которые мне довелось пройти. Нет, не подумайте, речь не об избиениях до полусмерти.
Эти первобытные методы ученый мир давно оставил для асоциальных элементов. Моим надсмотрщикам нужно было сделать всего один изящный укол, чтобы я беззвучно корчился от боли, никому не доставляя хлопот своими страданиями.
Представьте, как продвинулась наука: достаточно вести одну инъекцию, чтобы человек чувствовал себя распятым на кресте или растянутым на дыбе и при этом лежал совершенно неподвижно, не оскорбляя своим видом ничьих эстетических чувств.
К такому мирно лежащему человеку даже трудно испытывать сочувствие, ибо ни стигматы, ни шрамы не указывают на те муки, которые он испытывает. Если бы наши инъекции во времена святой инквизиции вводили осужденным, мы бы не увидели на иконостасе ни одного святого. Ибо когда раны не визуальны, они не производит впечатления. Но для того, кто страдает, это не менее страшно, чем та же дыба, распятие или ржавые иглы под ногти.
Инъекции, которые мне вводили, я определял по симптомам, стараясь пресечь иатрофобию, которая начала у меня развиваться при виде моих истязателей.
Сутками лежал я неподвижно в своей лаборатории под воздействием инъекций, и даже одно движение мизинца вызывало непереносимую боль во всем теле.
Испытывая от болевого шока внутренние муки, я изумлялся тому, насколько ровно звучал мой голос.
- Нет, я не буду проводить это исследование.
Онемевшая кожа почти не чувствовала новой дозы психотропной инъекции,
но когда датчики показывали на мониторе, что работа сердца на исходе, мне вводили сыворотку, которая тормозила процесс распада тела, не уменьшая болевого синдрома.
Я понимал, что становлюсь калекой, но это никого не беспокоило, потому что им важно было не повредить мой мозг. За тягостные часы моих страданий я узнал ценную вещь, которая называется «власть души над телом».
Я научился страдать относительно пассивно, при этом не отключая активную работу мозга. О, это нелегко - поддерживать мозг в ясном состоянии, чтобы он забывал о неустанной жалобе подвергаемых пытке нервов.
На закате дней, обозревая все, что дала мне жизнь, я прихожу к заключению,
что сильные умы никогда не бывают послушными.
Именно глупые и трусливые люди, не наделенные страстным духом справедливости, становятся самыми послушными обывателями и наиболее удобными членами общества. Я возблагодарил небо за то, что не сумел стать ни послушным, ни удобным.
-2-
Пытаясь адаптироваться к боли внутри себя, я настолько ослабел, что был не в силах контролировать болевые импульсы усилием воли.
В этом состоянии я находился неделями, и в моем воспаленном сознании хаотично проносились картины болезненных испытаний, которым подвергались люди из мира науки и искусства, известные мне по нарративной истории.
Возможно, я испытывал к ним столь большое соучастие, поскольку изучил их судьбы и биографии слишком подробно.
Возможно, поэтому тема «Целесообразно ли признание заслуг гения при его жизни или вредно?», которую любили вводить в степень дискуссии мои коллеги, вызывала у меня особое волнение.
Обыватели обычно считают, что гений должен страдать, и даже уверены, что это ему необходимо. Обычно они выражают опасения, что признание дает успокоение, а отсутствии нужды ослабляет творческую пружину.
Эта позиция указывает на то, что людям, так же как моим тюремщикам, важно, чтобы гений продуцировал, а цена за это усилие мало кому интересна.
Они считают полезным держать объект в напряжении, чтобы не ослабить пружину его гениальных откровений.
И на протяжении многих веков они не находили иного способа активизировать «эту пружинистость», кроме как способ притеснений!
Аргументы в этой тональности всегда вызывали у меня неприятие.
Я безоговорочно настаивал на прижизненном признании заслуг гениальных авторов открытий, освещающих своими идеями мир.
Но оппоненты настаивали на том, что непризнанность, как препятствие, увеличивает силу сопротивления, и таким образом высекает из творца более мощные энергии.
Сан-Торас 07.01.2014 14:51
Уверен, что благополучие не умаляет творческого потенциала!
Ибо удовлетворение так же сообщает стимул активности, как и неудовлетворенность.
Стимул может усиливаться как вопреки - т.е. под напором желания доказать - так и благодаря, т.е.под напором желания оправдать.
Поскольку процесс творчества заряжает любой вид энергии, как позитивной, так и негативной.
Разница только в самочувствии творца.
Мне казалось извращением держать скворца впроголодь, лишь для того, чтобы он звонче пел. Мне всегда претил этот назойливо устойчивый миф!
Достаточно поинтересоваться у самого художника, что ему лучше для вольного духа?!
Не исключаю, что он ответит: «Вы салютуете за аскетический эстетизм творца? Вас беспокоит, что сытость отягощает дух, создающий искусство?
Но и восприятие искусства сытость также отяжеляет! Однако во всех музеях, театрах вернисажах вы наставили себе буфеты и предпочитаете поглощать искусство без отрыва от потребления пищи!»
Все фешенебельные общепиты, от ресторанов до кабаре, демонстрируют римский лозунг: «Хлеба и Зрелищ!»
А творцу полагаются лишения как наилучший стимул для продуктивности вдохновения!
Но будем же последовательны! Исходя из логики обывателя, все точки питания в культурных центрах следует закрыть! Коль одни впроголодь должны создавать, то другие впроголодь должны воспринимать. Иначе мы находимся в слишком неравных условиях.
Подобные дискуссии никогда не приносили мне удовлетворения, а сам философский аспект этой этической проблемы слишком локальный, как ветка, оторванная от древа.
Эта «ветка» и есть часть целого, от которого оттолкнулись мои первые разработки под названием «Сloning», что в переводе с английского просто «веточка, побег или отпрыск».
Путь к пророчеству духа закрыт для большинства.
Поэтому большинство давит массой протеста, которая является неизбежным тормозом для любых прогрессивных идей.
Мозг мужчины тяжелей по весу, но у женщины больше извилин.
Как-то мне нездоровилось, и от нечего делать я посчитал, что если нервные волокна мозга распрямить, как мотки вязальных ниток, и сложить, то выстроится путь в космос, а именно восемь раз до Луны и обратно.
Благодаря этому можно посетить Вселенную, ибо мысль действенна!
Представить трудно, какая трасса имеется в каждой черепной коробке!
Но только гении движутся по этой трассе вперед! Остальные препятствуют результатам их труда, а после пользуются ими, никогда не каясь в своем вероломстве!
Это всегда было для меня болевым звеном вселенской несправедливости.
Пишу об этом в своей последней исповеди, потому что в скором времени это звено мне будет стоить жизни.
3.
В период первых трех лет моего заточения в лаборатории тюремщики требовали от меня согласия продолжать работу в том направлении, которое они укажут.
Я отказывался, и тогда мне вводили дополнительные дозы инъекций.
Через несколько минут я чувствовал колющий холод, который тянулся от самого копчика вдоль позвоночного столба и вонзался свинцовым жалом в череп.
Эта пытка активизировала ретикулярную формацию старого животного мозга, и я отчетливо видел картины прошлого.
Однажды, к исходу недели беспрерывных пыток, температура тела подскочила столь высоко, что я увидел костер, на котором горел человек. Я изумился, но знал, что имя этого человека - Джордано Бруно.
В момент осознания этого имени я почувствовал жгущую боль в области грудной клетки и заметил, что кожа моя начала лопаться, как от ожога.
Усилием воли я попытался суггестивно перевести эту боль в колено, подальше от сердца.
Я представлял, как мысль зарождается в лобных долях, где находится центр принятия решений, и усиливал действие вентральной покрышки среднего мозга, которая обычно работает как батарея, продуцируя источник энергии.
После неимоверного напряжения мне удалось услышать сухой лающий плач, и я увидел в тумане отчетливый контур ковыляющего на костылях старика.
Умирая от голода, он проклинал свое призвание, разуверившись в своем таланте. Я был изумлен, но знал, что имя этого человека - Сандро Боттичелли.
Боль была столь нестерпима, что я умолял небо забрать меня! И в момент этой малодушной мольбы среди темных звезд мне показался летящий гроб с прахом, который десятки лет не принимала земля. Небо звучало скрипкой на высоких обертонах. И я уже знал, что тот, которому принадлежал неприкаянный прах – Никколо Паганини.
Мне казалось, что мое колено взорвется и раздробленные кости, как лобовое стекло от удара, разлетятся по лаборатории.
Спасая ногу, я постарался перевести сгусток боли в левый бок, как только мне удалось достичь этого, холодный пот прошиб, и я почувствовал, что боль из колена выстрелом пули впечаталась в бок.
В ту же секунду я услышал хриплый стон - это был не мой стон. Это стонал на больничной койке, прострелив свой бок, человек с рыжей небритой щетиной и отрезанным ухом. Желто-сизый дым выстрела еще не растаял над его постелью. Он корчится от боли. И я знал, что его имя Винсент Ван Гог.
Все мысли и чувства мои сосредоточились вокруг боли, которой я пытался управлять.
Видимо, инъекция, название которой я уже не мог определить, действовала на психосоматическом уровне.
Ибо какую бы смерть я ни выпрашивал себе, она материализовала в моем сознании определенный объект, того человека, который уже прошел подобную смерть.
Боль была столь напряженного накала, что мысленно я попытался парализовать свое тело, чтобы утратить чувствительность.
И в момент, когда конечности мои онемели, я увидел прикованного к постели человека. Его разбил паралич. Но непостижимым образом я знал, что он лежит недвижим более 10 лет, и я знал, что имя его - Этьен Морис Фальконе.
Когда от болевого шока я терял контроль над своим сознанием и переставал управлять болевой миграцией внутри моего тела, я видел картины страдающих людей.
Они были гениями человечества, и я едва успевал узнавать их имена и лица.
Перед моим внутренним взором рухнул на холодную твердую землю, пронзенный болью, мальчик, и каждым нервом я чувствовал, как мучительно больно ему умирать в начале жизни.
И знал, что его имя - Лермонтов…
Сквозь налетевший ветер, пронизывающий все мое существо, я слышал хруст ломающихся от стянутой петли шейных хрящей и видел искаженное мукой зеленоглазое лицо Марины.
Я слышал, как гулко ударяется о мрамор тело, рухнувшее с высоты… и знал, что это упал в лестничный проем Гаршин, оставив навсегда Аталию Принципс, которую он бесконечно любил. Но почему-то не его живое лицо предстало передо мной, а безумно искаженный лик царя, убившего посохом сына, которого Репин написал с несчастного, сошедшего с ума Гаршина, передав портретное сходство.
Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил…
В висках отбивались строки Пушкина, обращенные к Батюшкову, который, сойдя с ума, 20 лет простоял у окна, глядя на золоченые купола Вологодской Софии…
Видя их страдания, я понимал, что общество не приемлет гения, потому что, находясь в поле сознания индивидуальности, он ломает традиции!
В то время как обыватель находится в поле племенного мышления и, естественно, протестует! Чтобы понять гения, надо самому немного им быть!
Это не всем дано, и потому когнитивный диссонанс между гением и обществом неизбывен и обусловлен вечной борьбой индивидуальной свободы духа с рутиной племенного сознания.
Сознание это трудно выманить из его пещер – оно боится света, как крупный зверь боится огня, который есть жизнь, и он же смерть - в зависимости от того, как воспринять и освоить огонь.
И я не знал, тот огонь, что бушевал внутри моей раскаленной грудной клетки, есть жизнь или смерть?
Сан-Торас 07.01.2014 14:52
Инъекции мне настолько сдавливали грудь, что казалось: стены лаборатории смыкаются надо мной, и я буду стерт ими с минуты на минуту.
Казалось, что вся боль замученных гениев, которых я видел в воспаленном сознании, сосредоточилась во мне.
И все голоса их слились в мой беззвучно рыдающий голос.
Лежа в болевом синдроме часами, теряя сознание от мучений в той же лаборатории, в которой терял сознание от счастья, я думал о том, что, спокойно замучив меня за мое изобретение, люди так же спокойно воспользуются им.
И я, потративший свою жизнь на то, чтобы избавить их от боли, получаю от них такую порцию боли, от которой лопаются узловые нервы.
Я искал в себе причины случившегося, но ясно осознавал, что никогда ничего не задумывал и не совершал, кроме добра.
И меня обуяло чувство неутолимой мести. Оно было столь сильным, сколь бывает сильна жажда в долгую засуху!
Я ощутил, что желание мести как никакие другие мысли утоляет боль.
Импульс мести, как противостолбнячная сыворотка, гасил воспалительный процесс болевой доли.
Безумная мысль с бешеной скоростью работала в висках, как отбойный молоток: ведь я мог в результате клонирования структурировать оскорбленных человечеством гениев в живые объекты.
Факт аутентичности доказывает ДНК, благодаря чему не может быть никаких инсинуаций.
Выйдя из рамок теоретических условностей, я мог визуализировать тему,
которая возникла в моем сознании как синопсис многосерийной кинопанорамы о судьбах гениев человечества.
Мне стало нестерпимо больно в области солнечного сплетения, будто пламя костра, на котором горел живой Джордано, пылало в моем подреберье.
Я хотел мстить!
Тошнотворная сладость, как при диабете, появилась во рту от одной только мысли, что я в силах ответить всему этому склочному человечеству на его собственном языке безразличия и жестокости.
Почувствовав в себе силу наказать эту беспринципно серую массу, я испытал лихорадочный душевный подъем.
Нестерпимо хотелось встать, но я лежал, прикованный цепью, с исколотыми венами, и пресекал горчайшее отчаянье сладостной мечтой мести, желая причинить людям ту боль, что причиняют они.
И от этого я испытал невероятное отвращение к самому себе!
Ибо мысль о том, что чужая низость не оправдывает своей, пронзила меня. И я почувствовал разочарование.
О люди, порождение абсурда, во имя идей гуманизма вы способны убивать!
Во имя света и лучшей жизни вы способны отнять у живых ту жизнь, которая у них есть. Может, не лучшая но единственная! Жизнь, которая своей неповторимой вещественностью дороже любых идей и теорий.
«Ударить в ответ недостойно, - подумал я, - но достойно уйти! Гении не могут поступить с человечеством так, как оно поступает с нами.
Но они могут уйти, покинув его!»
Да, я хотел заставить мир почувствовать кромешную несправедливость, с которой относится он к лучшим умам, наполняющим его существование полноценным смыслом.
У меня созрел фантастический план, и я почувствовал отток своей нестерпимой боли и прилив свежих сил, который убеждал меня в способности осуществить этот план.
Внезапно я совсем перестал чувствовать боль, и, страшась остановить лихорадочную работу мысли, в каком-то патетическом восторге безмолвно восклицал внутри себя: «Не смейте мучить вестников, ведь они несут вам свет! Они насыщают мировую душу, сгорая в жерновах вашей неблагодарности! О самодовольно наглый мир! Ты не знаешь, как далеко ушла наука, ты всего лишь обыкновенный юзер примитивных кнопочных конструкций. В твою банальную голову не придет тот факт, что историю, не терпящую сослагательных наклонений,можно заставить и потерпеть!
Ибо открытие «Биорика» методом партеногенеза позволит реконструировать умерший организм на основе хромосомной матрицы ДНК.
Я индуцировал деление и рост клетки и с помощью дополнительного материала и смогу реализовать клонирование индивидов обоего пола.
То, что для большинства недоступно, им непостижимо.
При этом каждый отстаивает свое мнение как лучшее и самое правильное!
Будто оно выкристаллизовано в муках раздумий, а не освоено по верхам из того, что по силам. Но принцип интеллектуального воспитания не в потолках и полках, а в том, чтобы опрокинуть над собой потолок и почувствовать высоту неба.
Я был столь оскорблен насилием, которое учиняли надо мной, и угнетен мыслью, что самые лучшие умы не избежали самой худшей доли, что я решил тайно направить свои научные изыскания на то, чтобы возродить имена, которые мне довелось видеть во время болевых инъекций!
Я смеялся над своими палачами, которые считали, что я корчусь на дыбе, в то время как я испытывал телом нирвану, а чувствами эйфорию.
От мысли о возрождении гениев на клеточном уровне мое сознание прошибла санса, и я исступленно закричал внутри себя: «Люди, если вы так не цените нас, то мы придем и заберем то, что вы присвоили себе! Экспроприация после смерти!
Ибо есть возможность вернуть в жизнь хозяев великих творений! И у каждого есть имя и право владеть своим имуществом. Мы заберем только то, что принадлежит нам! История восстановит справедливость!
И гении покинут мир обывателя, унеся с собой свое, заплатив за это своими судьбами!
Я был до глубины души увлечен программой этого проекта и хохотал, представляя, как Мир разделится на то, что создали гении, и то, что создал обыватель.
Коперник не взойдет на костер инквизиции, и Бруно за мысль, что Земля вертится, не сгорит в жутком пламени невежества!
Он гордо сойдет с эшафота и скажет, махнув рукой глупым монахам: «Да живите вы на своих слонах!»
Я хохотал от душевной щекотки, представляя как придет в Лувр со своим ДНК рыжий бородач и скажет: «Я Винсент Ван-Гог, и я не давал вам права владеть моей собственностью, я не дарил вам и не продавал моих картин!
И я, по вашим словам сумасшедший дурак, Винсент, влюбленный в солнце - их забираю! Это мои картинки! – ариведерчи, господа!
Конец бессилью авторов творений вдохновлял меня!
О, как я потешался когда невозмутимый Фальконе, который увозил с площади своего Медного всадника!
« Вы не пригласили меня на открытие моей скульптуры? - гордо скажет он. -
И вы мне не заплатили за нее? - презрительно взглянет он! – А 10 лет я пролежал, забытый всеми, парализованный, в бедности... - с горечью вздохнет он. - Так пусть моя скульптура стоит в моем саду! Я великодушно позволяю вам поглазеть на нее через забор!»
Пусть ваши всезнающие обыватели нарисуют и слепят своих лошадок!
Вы так часто смеялись над нами, что позвольте проститься!
Я видел, как Сандро Боттичелли оголяет стены Уффици, забирая свои полотна.
- Я вам их не дарил! Они 300 лет лежали, забытые, в запасниках. Никому не нужные, а я умирал от голода. Напишите сами Афродиту, рожденную из морской раковины!
Наслаждайтесь своими талантами, господа!
Читайте друг другу стихи Мартынова!
Он их сочинял до глубокой старости!
А мальчик Лермонтов уйдет с нами туда, где «спит земля в сиянье голубом!»
Ученые, чьи имена отвергали, забирайте свои открытия!
Это и будет ответом обывателям, считающим себя вправе мучить нас и пользоваться нами.
«Ах, вы не любите гениев?! Они неудобны, у них скверные характеры? – хохотал я, - ну так живите в мире, который способны создать вы сами! Правильные и удобные. И это научит вас простым вещам, таким, как уважение и благодарность!»
Через непроницаемые ставни я чувствовал, как веселится луна, прыгая в межзвездной хляби.
Мир разделится на ваше большинство и на наше меньшинство!
И пусть каждый да пребудет в окружении своих достоинств!
О люди, оставшись без нас, вы узнаете что значит Справедливость!
Пусть каждый получит, что заслужил!
Обитайте в домах, которые вы можете построить!
Смотрите на картины, которые вы можете изобразить!
Слушайте музыку, которую вы можете сочинить!
Живите в мире, который вы способны создать!
Пусть окружают вас творения вашего ума и таланта.
Мы навсегда покинем вас!
В момент этого яростного восторга я вырвал из моих вен иглы и дал согласие работать под приказом в своей тюремной лаборатории.
4.
Довольно быстро мне наполнили ванну хвойным раствором, исхудавшее пергаментное тело отнесли на руках и положили в воду. Я весил как подросток, но меня не огорчало это.
Хотелось немедленно приступить к проекту, и я думал над тем, как зашифровать и глубже закодировать его.
Моя работа длилась 4 года.
Ни на минуту я не прекращал ее, кроме коротких часов сна.
Я не чувствовал, что заточен в одиночном заключении.
Сан-Торас 07.01.2014 14:53
Дорогой Маршал!
Финал я написал, канеша, но сомневаюсь в нем.
Пока оборвал текст, потому что
хотел послушать Ваше мнение и варианты сюжета,
если эта игра Вам не утомительна)))...
Сан-Торас 07.01.2014 14:59