По воспоминаниям участника Великой
Отечественной войны М.Е. Шестимирова
Когда затихла в полдень канонада,
орудий сокрушавших Ленинград,
Мне военврач, прощаясь, руку подал:
"Здоровья вам, воюйте, лейтенант!"
Из госпиталя вышел налегке я,
едва отбой тревоги прозвучал.
Пятнадцать вёрст идти до фронта надо -
там полк родной стрелковый меня ждал.
Наш Ленинград! - творенье славных зодчих
и тысяч неизвестных мастеров,
смотрел на свет глазницами развалин
навеки возводившихся дворцов.
Вдыхая горечь смерти и пожарищ,
я уловил сирени аромат -
в лицо пахнуло мне цветущим маем,-
я вышел на старинный Летний сад.
Передо мной...- глазам своим не верю...
да мыслимо ль подобное в войну?!
У дерева израненного лечит
чудак-старик пробитую кору
осколками немецкого снаряда,
исполнившего смертный приговор, -
садовым варом смазывает ясень,
и с ним ведёт душевный разговор.
Я, закурив цигарку самосада,
бесхитростно спросил у чудака:
"Мол, надо ль этим делом заниматься -
не кончилась у нас война пока?
Вокруг, страдая, гибнут в муках люди
и рушатся прекрасные дома?"
А про себя подумал (видно, старый
от голода уж выжил из ума).
Старик, помедлив, выпрямился гордо:
"На ваш вопрос отвечу, лейтенант.
Мой прадед тут, по линии отцовской,
служил, оберегая этот сад.
А с дедушкой, известным садоводом,
у ясеня беседы даже вёл
сам Александр Сергеич Пушкин.
В чести был дед, по всем статьям орёл".
После войны пришлось мне быть на Мойке
и в Пушкинском музее побывать.
Здесь я узнал, что тот чудак-садовник
не смог голодной смерти избежать.
Он, как десятки тысяч ленинградцев,
на Пискарёвском кладбище зарыт,
а ясень, им излеченный в блокаду,
ещё живёт и много тайн хранит.