К бабушке Савельевне приехал племянник Вася. Если точнее – Васей он был лет тридцать назад, в пору босоногого станичного детства. А сейчас на ее тесной кухоньке сидел дородный успешный бизнесмен, Василий Родионович Тихомиров собственной персоной. Василий Родионович нервничал, сердито стучал носком правого ботинка от Prada по старенькому паркету и с ожесточением хрустел малосольным огурцом, сжав его, словно последнюю гранату, волосатыми пальцами.
- Ну, сколько можно вам говорить? Что же вы за человек-то такой упертый, тетя Глаша! Сколько лет вас уговариваю-прошу к нам переехать, а вы ни в какую! Вот уже и хатки с садиком у вас нету (пришлось постараться!), а все ерепенитесь. Да начерта вам сдалась хрущевка эта. Переезжали бы уже к нам, заодно и моей супруге по хозяйству помогли.
Савельевна глядела в пол, как распекаемый директором школьник, и тихо качала головой.
- Что ты, что ты, Васенька, куда ж я…. Да и Еремушка не согласится в ваш пентхаус ехать. Чужое все там, ненастоящее. Ни былиночки живой, ни листика. И супружница твоя, Ленка, не позволит, аллергия у нее…
- Ох, тетя Глаша, чудная вы женщина, право-слово. Сколько раз вам повторять – выгоните вы этот мешок с блохами на помойку. Ну зачем вам эти проблемы? Придумали тоже, домовой, Хозяин-Батюшка…. Словно бредите. Я вам дело предлагаю – живите у нас, готовьте-убирайте, и будете как у Христа за пазухой.
- Скажешь тоже, Вася, за пазухой. В прошлый раз, когда я к вам приехала, так женка твоя все гостинцы мои – яблочки, груши, пирожки и даже тыкву пудовую, гордость огорода, которую я к вам еле дотащила – все в мусоропровод спроворила. Не фирменное потому что. А меня потом, как ее гости пришли расфуфыренные, в чулане заперла. Чтобы, дескать, сидела бабка и ейное реноме не портила. А когда моя бедная чудо-тыква мусоропровод забила и соседи к Ленке твоей скандалить пришли – так на меня показала. Нет уж, живите сами, как знаете. В гости приезжайте, будем рады.
- Все, тетушка, вынудили вы меня. Двадцать первый век на дворе, а она в домовых-леших верит. Не хотите по-хорошему к нам переселяться, поедете по-плохому, голову лечить. А вашего нахлебника хвостатого я лично на живодерню сдам, чтобы не обременял жилплощадь. На квартиру уже покупатель имеется, так что решайте – или добром договор подпишите, или…. - Василий Родионович в сердцах стукнул по столу кулаком.
Бабушка Савельевна нахохлилась, сжалась, словно захворавший воробушек и еле слышно прошептала: «Как же так, Васенька, за что же ты так со мной….». А потом, немного помедлив, достала что-то из кармашка своего кухонного фартука, пахнущего оладушками и теплым молоком (так уютно пахнут фартуки абсолютно у всех бабушек на свете). На морщинистой ладони, похожей на распаханную ниву, лежала потемневшая от времени монетка.
- Помнишь эту денежку, Вася? Тебе тогда лет шесть было, год выдался очень урожайный, людей не хватало, и ты все рвался помогать собирать огурцы на колхозном поле. А бригадир, дядя Савва, тебя не пускал, дескать, мал еще. Но ты упрямый был, и настоял-таки на своем. До позднего вечера огурчики рвал, наравне со взрослыми. Тебе тогда дядя Савва этот юбилейный рублик дал, на пряники. А ты его мне принес и подарил… Видишь, берегу …
Савельевна протянула денежку племяннику. Но он сначала отдернул руку, будто ожегшись, а потом схватил рубль и, размахнувшись, запустил им в открытое окно.
- Я вам, тетя, о серьезных вещах толкую, а вы мне какой-то допотопный металлолом суете. Все, достали вы меня.
Василий стремительно вышел из комнаты, на ходу доставая мобильник: «Здравствуйте, Платон Григорьевич… Да, как я и предполагал, возникли затруднения. Приезжайте».
Савельевна, пригорюнившись, сидела у окошка, глядя на буйные заросли внизу. Где-то там, среди переплетений корней и перекрестков муравьиных троп, лежала столь долго хранимая ею память.
Она не сразу заметила, как подошел Ерема и тихонько потерся о ее ногу: «Не грусти, люди часто прячут от других свое самое главное. А потом начинают по привычке прятать и от себя. Вот и Вася просто заигрался в прятки…».
Полчаса спустя в птичьи песни за окном ворвалась механическая трель дверного звонка. «Да, проходите на кухню. Она там» – послышался голос племянника. В проеме двери возник седоватый мужчина в белом халате. Судя по сопению за его спиной, он прибыл не один.
- Ну-с, что у нас тут? На что жалуетесь?
Бабушка Савельевна удивленно подняла брови: «Ни на что не жалуюсь, сынок. Все у меня в порядке. А ты кто будешь?».
- Я, мадам, буду специалист по изгнанию нечисти. Вот, племянник за ваше здоровье переживает. Говорит, фольклорные элементы вам везде мерещатся, русалки, водяные всякие…
- Русалки??? Да откуда они здесь-то, родимый…. У нас и воды, почитай, летом нету почти, не то, что русалок. А из водяных только водопроводчик Леня, приходил вчера тепленький, да кран-то и скрутил окончательно. Так вы из ЖЭКа будете, по его хмельную душеньку? Не подумайте, я на него не жалуюсь, голубчик. Хороший он, хоть и за воротник закладывать любитель.
Доктор нахмурился и, вплотную приблизившись к Савельевне, произвел в воздухе рефлекторное хватательное движение. Двое ражих мужиков втиснулись вслед за ним на маленькую кухоньку.
- Вы, кажется, не понимаете… Я не из ЖЭКа, а из психдиспансера. Придется проехать с нами.
- Куда это? - забеспокоилась Савельевна. - Нельзя мне ехать, у меня племянник гостит, я ему блинчиков напечь обещала. Да и домовой без меня заскучает.
- Ага, домовой, значит… все ясно, факт галлюцинаций подтвердился. Больная от госпитализации отказывается, поэтому брать будем в недобровольном порядке…
- Это в каком-таком недобровольном, а? Эскулап ты бесстыжий, Платон – возмущенно фыркнул Ерема, негодующе вздыбив серый хвост.- Пожилых людей обижаешь! А у самого маменька старенькая на даче одна-одинешенька. Огород весь амброзией зарос, лампочку вкрутить некому, крыша прохудилась! Ты когда у нее последний раз был, и не помнишь, наверное… а ведь это она во всем себе отказывала, на трех работах вкалывала, чтобы ты клятву Гиппократа дал, людей лечил. А ты? Взятками не брезгуешь, здоровых людей закрываешь?
Платон Григорьевич ошалело икнул и словно хамелеон, начал менять окраску. Сначала его лицо стало пунцовым, потом приобрело нездоровый зеленый оттенок, который затем стремительно сменился бледностью Наташи Ростовой перед первым балом. Мужики за его спиной щипали друг друга за бицепсы, туго обтянутые белыми рукавами, и ойкали.
- Ну, что еще непонятно? - Ерема возвысил голос и стал увеличиваться в размерах - К маме на огород все трое – брысь!..
Судорожно выхватив из кармана увесистый конверт, Платон Григорьевич, словно связку гранат под танк, бросил его коту под ноги. Следом за ним полетела пара веревок, шприцов и ключ-гранка.
«Разоружившись», медики попятились задом и, толкая друг друга, вылетели из квартиры. Через полминуты у подъезда взревел мотор и скорая помощь, взвывая сиреной, рванула с места не хуже болида Формулы-1…
До позднего вечера Василий бродил по городу, заглядывая во все попадавшиеся на пути питейные заведения. Не то, чтобы его мучила совесть, но он явно испытывал неловкость от того, что собственноручно сдал родную тетку в дурдом. «На днях обязательно загляну к ней в больницу, апельсинов отнесу» – думал он, опрокидывая очередную рюмку.
Было уже далеко за полночь, когда Василий Родионович, наконец, добрался до пятиэтажки на Абрикосовой. Нетвердо пройдя на кухню, он увидел небольшого коренастого мужичка, сидящего на подоконнике. Мужичок глядел в окно, болтал ногами, обутыми в стоптанные лапотки и довольно сильно двоился.
- Аааа, Ерема… - тряхнул головой Василий и изо всех сил попытался «навести на резкость» - Собирайся, недолго тебе осталось тут хозяйствовать…
- Не торопись. Давай поговорим.
- Ну, давай - устало согласился мужчина и налил себе кипяченой воды из чайника.
- Зря ты Савельевну обижаешь. Она ведь любит тебя. Помнишь, как ты маленьким боялся темноты и засыпал, только если она сидела рядом и пела тебе колыбельную? А за печкой ей подпевал сверчок. Это ведь я тогда был… А еще я каждую ночь приносил тебе добрые сны. Один из них был про маленькую монетку. Помнишь?..
Маленькая монетка, как и сотни ее блестящих, только что из-под пресса, сестер, ехала в сберкассу. Они звенели радостными голосами, им было весело оттого, что машина подскакивает на ухабах. А денежный мешок, в котором их везли, был старый и всю дорогу кряхтел: «Вот, все мне завидуют, говорят, что я богатый, потому что во мне всегда водятся деньги. А мне с того какая радость? Работа у меня тяжелая, обременительная. Да и никому я пустой не нужен. А если полный – тоже нужен не я, а денежки во мне. А монетки все такие шумные да звонкие, никакого покоя нет старику…». Монетки в ответ смеялись и успокаивали старый мешок: «Не сердись, дяденька. Посмотри, какие мы красивые и блестящие. Увидят нас люди, обрадуются. И тебе спасибо скажут». В мешке была маленькая дырочка, и одна, самая непоседливая, монетка ускользнула из нее. Вылетела из машины, упала в кювет и лежит, на мир вокруг смотрит. А солнышко от нее отражается. Шла по той дороге усталая женщина. Она только что проводила сына служить на флот и возвращалась с вокзала. Видит – лежит новенькая монетка. Подняла ее женщина, положила в карман, да и забыла. Кончилась зима, повесили пальто в шкаф. И монетка с ним в шкафу оказалась. Прошло время, висит пальто с монеткой в кармане в шкафу. Плачет женщина, что сын так и не вернулся, сгинул в далеких краях. И вот как-то опять настали холодные дни, надела женщина пальто и пошла на берег моря. Море суровое, штормовое, так и летят брызги в лицо матери и смешиваются со слезами. Просит женщина море вернуть ей сына живым и невредимым. Думает, надо бы что-то морю в дар поднести, а у нее ничего нет. Пошарила женщина по карманам – один совсем дырявый оказался, а во втором – глядь – монетка. Бросила ее в море. А там рыба плавает, большая и голодная. Проглотила монетку и ушла в глубину. Долго ли, коротко - выловили рыбу сетями и привезли в заморский ресторан. Глядят – а у рыбы в брюхе монетка иностранная. Принесли владельцу ресторана, молодому эмигранту. Так, мол, и так, говорят, уж не из ваших ли краев денежка? А тот как рассердится, и давай топать на поваров ногами: «Я вам деньги плачу, чтобы вы работали, а не мусор всякий собирали!». И выкинул монетку. Так и стала она скитаться – то к бродячим артистам попадет, то ребятня ею играет, то, вместе с другой мелочью, ею молодоженов осыпают, как в той стране обычай предписывал. Потемнела монетка от времени, совсем перестала отражать солнышко. И вот попала к одному жадному чиновнику. Она ему и не нужна вовсе, а выкинуть не может, жалко. Пошел как-то чиновник по городу, видит - нищий сидит. Хотел мимо пройти, да побоялся, что люди осудят. А дать денежку - жаба душит. Нашел он тогда эту монетку и думает – вот сразу два полезных дела сделаю. Люди увидят, какой я щедрый, и уважать станут. А я избавлюсь от этой монетки иностранной, никому не нужной. И кинул денежку нищему в шляпу. Пришел бедняга вечером в свою коморку, стал считать подаяние. А тут монетка и выкатывается ему прямо на ладонь. Он аж вздрогнул, ее увидав. Вспомнил, как выкинул монетку, когда владельцем ресторана был. Вспомнил, как разорился и пить начал. А еще вспомнил, что мама у него осталась за морем. Понял нищий, что не просто монетка это, а весточка. И будто солнечный зайчик от той денежки душу ему осветил….
Василий Родионович давно спал, уронив голову на стол. Ерема спрыгнул с подоконника, и, подойдя, легонько погладил его по уже начинающему седеть затылку.
…Мальчик Вася перестал прятаться и побежал далеко-далеко, на колхозное поле, где бригада дяди Саввы уже заканчивала собирать урожай….
Утром бабушка Савельевна проснулась от аппетитных запахов, доносящихся из кухни. Там, у плиты, в ее фартуке стоял племянник и жарил блинчики. А на столике у кровати лежал блестящий юбилейный рубль, от которого по всей комнате разбегались солнечные зайчики.