Как давно стремилось сердце в радость солнечного утра?
Как давно оно делилось брызгами его лучей?
Отстранённость совершенства в гладкой коже перламутра,
зацелованного морем, говорит, что ты - ничей.
Всё приглажено и чисто, приукрашено смертельно.
Оболочка безупречна, а тебя почти что нет.
Совершенно бесполезно вспоминать былую цельность.
А цена вопроса, впрочем, только несколько монет.
Тридцать сребреников только, и уже отравлен ядом,
и невидимо сроднился с пауком, плетущим сеть.
Закольцованные в статус, зарешеченные взглядом,
мчимся мы по жизни споро, словно белки в колесе.
В поднебесьи безутешно на лохматых, сонных тучах,
заколдованных мечтами неслучившихся людей,
тихо плачет бледный ангел, не жалея слёз горючих,
отогреть пытаясь души так наивно, без затей.
« Меланхолия» в « Догвилле». Преисподняя по Ларсу.
Мир, в шкатулке заключённый, одиночеством страшит.
В нём осталось только выжить, заменить нуары фарсом,
стать причудливо - удобным, как реликтовый самшит.
«Всё закончится однажды», - повторяя сквозь усталость,
из последних сил влачишь ты опостылевшие дни,
в полудрёме проживая жизнь, которая осталась,
не прося, не веря в смыслы. Да кому нужны они?!
Горько плачет бедный ангел. Он и умереть не может.
И смотреть на дар напрасный даже ангельских нет сил.
Бесконечной вереницей - замурованные ложью,
потерявшие надежду в ожидании мессий.