Угодно было сатане,
Чтоб мы застряли на охоте
В забытой богом стороне
На «брюхо» сев на повороте.
А там, вдали, что за обряд? -
Кресты видны, - аж сердце стынет:
Они лежат, а не стоят,
Как будто ящеры в пустыне.
Приятель ведал эту глушь,
И рассказал:
«Погост... Но древний…
Навскидку тут две тыщи душ…
Недалеко была деревня…»
Кольнуло, будто жалом, грудь:
«Деревни нет всего полвека…
А дети … внуки … кто-нибудь
Должны же помнить человека!»
В ответ с кладби`ща только смех, -
В гробах истлевших ходят мощи,
И кто-то выкрикнул, из Тех:
«Смотри на это дело проще.
Ты сам-то праведник, жилец?
Могила, крестик и оградка
Где мать лежит, и где отец.
А как же дед? А что же бабка?»
«Я их ни мертвых, ни живых
Не видел в жизни даже разу.
Отец рассказывал о них,
Но я не внял его рассказу».
«Ты был ребенок. Грех не твой.
А бабку, с «делом» на бумаге,
Путевкой «пятьдесят восьмой»
На смерть отправили в ГУЛАГе.
Твой дед на фронте был удал,
Прошел от Ельни до Варшавы,
И сгинул, без вести пропал,
Свинцовой выхлебав отравы.
Ты помнишь их?.. Не полный век…
В Сибири – бабку… деда - в Польше…
Опомнись, гордый человек!..
Тебя не будут помнить дольше…»