Повторение
Опять пора презренья и насилья,
И вечного жида хотят все погонять,
Бурлит толпа, прекошенные лица,
Ножи и палки в ход идут опять.
На баррикаду, славно пострелять
Как в сорок первом к Бабьему Яру
Фашисткий зов их снова призывает
Калаш поможет им стрелять…
Но забывают, век уж двадцать первый
Евреев мало, барахла их не найти
Большую половину расстреляли,
А остальные дружненько ушли.
Пенять на лень и водку малость,
Бандеру прославлять, Тарасу льстить.
Как видно, дрянь ещё осталась
И от презренья не бежит…
Со словом жид я познакомился впервые, получив кирпич по спине, в детском садике далекой деревни Норки Саратовской области, где я с матерью жил в эвакуации, а отец воевал с первых дней войны (погиб после освобождения родного города Кишинева в декабре 1944 года). После кирпича я уже никогда не ходил в садик, а начальница цеха тетя Нюра, которая любила меня и подкармливала, разрешила маме брать меня на работу. Мама работала мотальщицей. Я ходил по цеху с длинным ножом и наловчился одним ударом ножа точно рубить длинные шпули пополам. Половинки использовались для намотки пряжи для шпуль ткацкого станка. За эту работу тетя Нюра добилась выделить мне паек 100 грамм хлеба в день.
Второй раз это слово услышал в 6 классе с ударом в нос свинцовым кастетом от Олега Миклашевского. В школе было много друзей разных национальностей, но евреев не было. Были две подруги Валя Грибкова и Фрида Гольденберг, которые пронесли свою дружбу через всю жизнь.
Третий раз услышал это слово на службе в армии от украинца Сенюта и казаха Махмуда. Писарь, москвич Лазарев науськивал их избить меня. Подловив на заднем дворе в части они с криком бросились бить меня, но кованный солдатский сапог сделал своё дело и Синюта с Махмудом оказались в госпитале. Правда, потом они избили Лазарева, а со мной дружили до конца службы.
Потом, часто начальник отдела кадров треста Савуляк ( капитан КГБ) во время дружественного винопития говорил:-“ ты же знаешь кто ты, так не прыгай"...