ЧУКОТКА И ФИКАДИЛ (Серия 1)
Маленький Чукотка и его друг Мастер пш'Он-КаЪ очень любили Фикадила. Но не той земной любовью, что у птичек и букашечек, а настоящей. Ненавидящей. Они кормили его сопливыми огурцами и поили одеколоном.
А он радовался и приговаривал: "ай-ля-ля, ай-ля-ля!" И за это читал им стихи молодых советских поэтов.
Вот какая вкусная и пышная история!
ЧУКОТКА И ФИКАДИЛ (Серия 2)
По выходным Фикадил был премудр, играл соло на тромбоне и ещё разрешал называть себя "Фика". От этого маленький Чукотка громко сморкался, подпрыгивал и бормотал непристойности. Фикадилу было птиче-помётно по осени и он тихонько срыгивал себе в воротник, танцуя трясогузку.
- Я тебя! - кричал Чукотка. Ведь он любил Фикадила настоящей ненавидящей любовью.
- А я вас всех! - отвечал Фикадил и громко трясогузил. Из кармана его пальто шпионисто подёргивался томик молодых советских поэтов.
- Вот пердово мне! Ай ля ля! - орал Фикадил и трясогузил ещё больше.
А потом они с Чукоткой пили бульон из яичных скорлупок и долго смотрели в телевизор. Но не включали.
Какая перхоть - эти вязаные шапочки!
ЧУКОТКА И ФИКАДИЛ (Серия 3)
Чукотка и Фикадил любили, когда приезжал гармонист. Они ходили за ним по пятам, но не преследовали, а липко интересовались и даже украли стельки. Но ничего не нашли и для профилактики отлупив друг друга стельками по щекам, вернули обратно. Гармонист любил плакать. И поэтому когда увидел, что стельки украли, сначала заплакал. А когда увидел, что вернули, тоже заплакал. Он вообще всегда плакал, когда не играл.
А когда он начинал играть, то перед этим всегда требовал диэтилхлорфениламиду, но находился только одеколон и сопливые огурцы, которые Фикадил предусмотрительно прятал за подкладкой своего старого клетчатого пальто. Гармонист, плакал, давился, после чего сыто и одеколонисто крякал, ещё раз плакал для профилактики и начинал играть.
Когда он играл, Фикадил качал ногой, хлопал себя по голове и приговаривал: "Ай ля ля, ай ля ля!", а Чукотка звал друга Мастера пш'Он-КуЪ, чтобы тоже приобщился к частице вселенского ужаса. Мастер пш'Он-КаЪ слушал внимательно, морща подбородок и даже в особых случаях затылок и говорил: "Ох стелет, ох стелет! Писяй в штаны!" После чего доставал виноградного слизня и предлагал Чукотке. Но тот отказывался, он слишком любил бульон из яичной скорлупы. Больше него он любил только Фикадила. Истинной любоью. Ненавидящей. До того, что готов был намазать ему маслом стул. И даже штаны. Вот только сала всегда жалел. Салом он мазал свои валенки, потому что когда придёшь домой, их было вкусно жевать.
И потому он никогда не болел. Только бормотал много.
ЧУКОТКА И ФИКАДИЛ (Серия 4)
Фикадил никогда не курил. Вместо этого он жевал бумагу. В коричневые осенние дни, когда ему было птиче-помётно, он бил кулаком по столу, отчего стол весь съёживался, кричал "пердово мне!" и начинал жевать бумагу. Чукотка суетился, бегал с веником, но ничего поделать не мог. Один раз он даже зашил Фикадилу рот, пока тот спал. Но Фикадил проснулся, порвал нитки и снова стал жевать. Тем более нитки сильно мешали декламировать стихи молодых советских поэтов, которых он очень любил. Примерно так же, как Чукотка любил его. Но всё-таки немного иначе. К вечеру возле стола, съёжившегося до размеров маленькой табуретки и от отчаяния выпустившего наружу гвозди, накапливалась большая куча жёваной бумаги. В которой самым ценным были следы зубов Фикадила. Чукотка даже попытался продать, но ему сказали, что это не настоящий Фикадил, а поддельный и отказались покупать. Потом всё равно ограбили по дороге. И не только следы зубов отобрали, а и последний сопливый огурец и пузырёк одеколона "Самый Вкусный", которые он нёс Фикадилу. Тогда он отказался торговать отпечатками зубов. И коричневыми осенними днями ходил и с прилежанием давил виноградных слизняков. А Фикадил жевал бумагу. Ему было пердово.
ЧУКОТКА И ФИКАДИЛ (Серия 5)
Когда на Чукотку нападал бормотун и он ходил взад-вперёд по дому, беспрерывно бормоча, Фикадил с горя начинал говорить с гречневой кашей. Он рассказывал ей о всех своих волнениях, но заканчивал неизменно стихами молодых советских поэтов. После чего ему становилось скучно и он пожирал эту кашу до последней крошки. Интересное чувство поедания своего собеседника переполняло его с головой. Тогда он говорил "Ай-ля-ля!" И убирался восвояси на улицу биться головой о фонарные столбы. Отчего фонари гасли и сильно на него обижались. Чукотка же всё это время бормотал и грыз ногти. Нежная душа Фикадила не могла переносить настолько не поэтичную картину. Эстетически радовали его лишь советские поэты, гречневая каша и гармошка.
Фонарные столбы... Это так глупо!
ЧУКОТКА И ФИКАДИЛ (серия 6)
Чукотка развлекал Фикадила ножницами. Он щёлкал ими прямо у того перед носом и бормотал "а вот так тебе, так не сладенько? а вот я как щёлкну, как искры полетят! фонари потухнут и сквозь землю провалятся, об воздух тогда головой биться будешь! ой, пальто в клеточку, шапочка ушаночка, носочки дырявые, да волосья кучерявые, высморкай меня сморкун!" Дальше начиналось совсем неразборчивое бормотание. Потому что никто не хотел его разбирать, иначе маленький и вредный Чукотка заставил бы собирать обратно. Фикадил, проникнувшись смыслом сказанного громко плакал, склонив голову на плечо верному другу - себе самому. Он размазывал слёзы, пропитанные одеколоном и рассолом от сопливых огурцов и хриплофальцетил "оооооой, пердовооооо!" после чего сжёвывал огромный ватман. Ему становилось полегче, он глотал рюмку одеколона "Самый Вкусный", вскрикивал "ай-ля-ля!" и шёл бродить по улицам. Там в приступе вдохновения он связывал узлом хвосты пяти соседских котов, отчего они на него громко пыжились и топорщились. Но не газоиспускали. Побаивались. Фикадил искал окурки, у него была к ним масса неотвеченных вопросов. Но окурки прятались от него и изо всех сил молчали. Даже громче чем молчат часы со сломанной пружиной. Тогда Фикадил танцевал трясогузку под аккомпанемент собственного декламирования стихов молодых советских поэтов. После чего забирался в сугроб и вежливо засыпал. Там его и находил Чукотка. Взваливал на спину и нёс домой, приборматывая "замёрзнешь, лапы задубнут, слюни засохнут, все вокруг сдохнут", затем вытягивал лицо, копируя астеничную внешность Фикадила, издевательски коверкая произносил "ай-ля-ля" и забрасывал Фикадила на кровать. А сам бормотунил по лестнице несколько этажей. Чтобы спалось лучше.
А черепаха и правда похожа на череп?
ЧУКОТКА И ФИКАДИЛ (серия 7)
Фикадил любил получать. Причём неважно что. То ли зарплату, когда от скуки шёл работать в зоопарк переворачивателем упавших пингвинов. Причём все знали, что он приходит ровно на месяц. Ну чтобы скучно не было. То ли протухший выпуск газет "Унылое сегодня" или "Серые будни" в почтовом ящике, когда "сегодня" превращалось в не менее унылое "неделю назад". То пособие по фикадильности. А то и по морде. И каждый раз, когда он хоть что-то получал, то бежал домой мелкой трясогузкой, сжимая томик нетленного творчества молодых советских поэтов, и с порога кричал на трёх языках одновременно: "Чукотий! Кляйне миа! Получилось! Дас ист фантастиш! Ай -ля-ля!" Если получалось не зарплатой, пособием и даже не газетой, то обычно было по морде. Отчего она приобретала нежно-баклажанный оттенок и форму ёлочного шарика. Чукотка пугался, чихал, сильно потел и кричал: "Ой! На Луну! Сквозь землю!" А Фикадил медленными и зловещими шагами пересекал комнату, брал тромбон, запихивал в него сопливый огурец и оглушительно дудел. Прямо Чукотке в лицо. Отчего огурец под невообразимым давлением выстреливал из тромбона, попадая Чукотке чётко в нос, об который сразу же и расплющивался. Чукотка бормотал, грыз чеснок и мазал Фикадилу маслом штаны и табуретку. Ведь это было от любви. Настоящей. Ненавидящей.
Плотоядные древожуи ждали осень.