Мы должны пробираться сквозь болота и топи, чтобы рыбачить,
когда поднимется бриз – очищаются небо
и сердце, мать
рассказывает о незапамятных временах,
о своей матери, о гигантских совах, которых она боялась ребёнком.
Набухает опара.
Вода из колодца
прозрачнее, чем во все предыдущие дни.
Муравьиное племя, – мать говорит.
Масличная пальма, – мать говорит,
указывая пальцем, он похож на стрелу
или крест.
Набухает опара. Муравьиное племя.
Это наш хлеб. Мы не зовём это небом, – мать говорит, –
мы не зовём это небом.
Воды движутся в дельте, это наша вода,
подземные
реки, озера. Дом Господина полон кофров бельгийских,
портретов монарха, мать говорит, что на работе она
обута, в переднике, в окружении расписного фарфора,
английских сервизов, столика, принадлежавшего
третьей жене Наполеона,
ангела – пухлого, белого и крылатого карапуза.
Чтобы плыть, мы должны превратиться в рыб,
в рыбью стайку,
чтобы грести,
мы становимся вёслами, деревом,
водорослями, водной гладью.
Мать говорит, – Господин собирает
раковины, но мы знаем лишь реку,
не море,
не волны, или песок.
Наши леса зелены;, почти что черны;.
Наши могильщики – долговязые парни,
зрачки посерели у них, полуслепых,
одичавших.
Они зарывают своих матерей,
павший скот,
лошадиные трупы, гниющую кожу,
на дне той реки, где плавали мы
как дети,
как рыбы,
как нефтяные пятна.
Мать голос не повышает,
но говорит нараспев, у неё сверкают белки;,
вечерами, когда растекается тишина,
и начинаются сказки
о халифате,
о смерти,
о процветании,
о нищете,
той, что не в отсутствии денег,
а в изможденье рабочих на буровой.
Бредёт по дороге призрак отца.
Мать говорит
о времени первой встречи,
мать говорит, что отец был грустным трудягой
до начала времён,
до дельты, до того, как распахали дороги,
до сожжения риса,
до того, как дёсны начали кровоточить,
а глаза потемнели. Мать говорит, – отец,
ваш отец, их отец,
мать говорит: тошнота,
рвота и головная боль. Мать говорит – отцовы глаза и кожа,
показывая на нас,
тех, кто дышат ещё нормально,
кто ещё не начал расчёсывать раны,
кто ещё напоминает детей,
но не дети.
Но отец мёртв.
Отец – призрак.
Отец преследует нас темнотой, что струится за ним,
как рыба,
как ветер,
как рука, что машет из мрака.
Набухает опара, мы припадаем к воде,
нашей воде, она в наших чашках, мы их подносим ко рту.
Муравьиное племя.
Это наша земля, что покрывает наши тела,
языки, те немеют и сохнут,
как листья вдоль железнодорожных путей,
над телеграфным агентством,
над знаками с буквами и рисунками.
Стрелки, как пальцы.
Кресты, как пальцы.
Шёпот в деревьях. Мы видим, как в полдень
солнце спускается вниз, мёртвые птицы запели. Набухает опара.
Мы не зовём это небом,–
мать говорит.
Мы верим
ей, ведь умер отец, мать говорит, что это проблема,
нас учит
словам: производство, очистка,
переработка, зарплата. Когда, с забрызганным животом,
тебя на леса заставят влезать,
и велят опустить глаза, ты узнаешь,
как пахнет сырая нефть.
(с норвежского)
DET ER HER VI ER FЁDT (#3)
av Pedro Carmona-Alvarez
For о fiske mо vi padle over myrene og sumpene
nоr det blоser klarner himmelen
og hjertet, mor
forteller historier om tiden fёr tiden
om sin mor og de gigantiske uglene hun ble skremt med som barn.
Brёdet gjёrer.
Vannet i brёnnen
er klarere enn pо mange dager.
Maurfolket, sier mor.
Palmeolje, sier mor
og peker med en finger som ligner en pil
et kors.
Brёdet gjэrer. Maurfolket.
Det er vоrt brёd. Vi kaller det ikke himmel, sier mor,
vi kaller det ikke himmel.
Deltaet rёrer pо seg, det er vоrt vann
under jorden
elver og innsjёer. Herrens hus er fylt opp av belgiske kister
og dronningportretter, mor sier hun jobber
med sko pо beina, med kjёkkenforkle blant tallerkener
med motiver, engelsk servise, et bord som tilhёrte
Napoleon den tredjes kone,
en engel, et hvitt, lubbent barn med vinger.
For о svёmme m; vi forvandles til fisk
til fiskestim
for о padle
blir vi til оrer, treverk
vannskorpe og alger.
Mor sier Herren samler
pо havskjell, men vi kjenner bare elven
ikke havet
ikke bёlger eller sand.
Vоre skoger er grёnne, nesten svarte.
Vоre gravere langlemmede unggutter
med grоnede pupiller, nesten blinde
nesten dyr.
De begraver sine mёdre
de dёde hestene
og hesteskrottene, den rоtnende huden
pо bunnen av elven der vi svёmmer
som barn
som fisk
som oljeflekker.
Mor hever ikke stemmen
men messer, mors ёyne blir hvite
om kveldene nоr stillheten brer seg
og fortellingene begynner
den om kalifatet
den om dёdeligheten
den om velstanden
den om fattigdommen
som ikke handler om penger
den om de fattige som jobber pо rigg.
Langs veien gоr gjenferdet av min far.
Mor forteller
om tiden da de mёttes
mor sier far var en trist, men arbeidsom mann,
fёr tiden
fёr deltaet, fёr veiene ble pёyd
fёr risen ble brent
fёr tannkjёttet begynte о blё
og ёynene svartnet. Mor sier far
din far, deres far
mor sier kvalmen
oppkastet, hodepinen. Mor sier fars ёyne og huden
her, sier hun og peker pо oss
som ennо puster normalt
oss som ennо ikke har begynt о klё opp sоrene
oss som ennо ligner barn
men ikke er barn.
Og far er dёd.
Far er gjenferd.
Far gоr igjen med sitt mёrke hengende
etter seg som en fisk
som en vind
som en hоnd som lёftes og senkes i mёrket.
Brёdet gjэrer, vi drikker vann
vоrt vann, det er vоre kopper vi fёrer til munnen.
Maurfolket.
Det er vоr jord vi spar over kroppene,
vоre tunger som stilner og tёrker
som blader langs toglinjene,
over telegrafbyrоets pоler
og skiltene med bokstaver og tegninger
Pilene ligner fingre.
Korsene ligner fingre.
Det hvisker i trэrne. Om ettermiddagene ser vi solen
gо ned, og de dёde fuglene begynner о synge. Brёdet gjэrer,
vi kaller det ikke himmel
sier mor.
Vi stoler pо mor
for far er dёd og mor sier det er problemer, hun lэrer oss
ord som produksjon, rensing
prosess og kompensasjon. Nоr de spretter opp buken pо deg,
nоr de lar deg klatre i trэr
nо de krever at du senker blikket
skal det lukte rоolje.