Дорогой Читатель!
Предлагаю Вам очередную стихотворную сказку "Иван-чудак – умный дурак". Сказка написана мною в период с 27.01.2004 по 04.02.2004 года и состоит из семи частей. Ввиду большого объёма предлагаемого Вам произведения – публиковать её буду по частям.
В тексте встречаются устаревшие слова и выражения, отмеченные мною звёздочками: значение этих слов даётся в словаре в конце текущей главы (части).
Приятного чтения!..
С любовью к Читателю – автор О.Н. Шарко
05.02.2014
ИВАН-ЧУДАК – УМНЫЙ ДУРАК. Сказка
**********************************************
=== ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ===
Жил да был на белом свете
человек хороший. Дети, –
двое умных сыновей,
да и третий не глупей, –
жили с ним. И так уж вышло, –
не туда свернулось дышло*:
уж примите то за факт:
младший был у всех «дурак».
Двое старших братьев умных,
рассудительно-разумных,
уж женаты были с год.
А Иван*-дурак возьмёт
в руки дудочку-жалейку*,
сядет к печке на скамейку
и давай себе играть...
С дурака – ...что можно взять?
А играть умел он ...славно:
то мелодия – забавна:
хоть всё брось да и пляши,
знай ногами всё маши!..
А другой раз – льётся грустью:
глядь, кой-кто слезу и пустит:
«Ай да умница, дурак:
уж давно не плакал так!..»
Ну а жёны старших братьев
всё бранились: «Вот бы взять-то
да и взгреть тебя, дурак!
Хлеб-то ешь за просто так!
…Правду бают средь народа,
что в семье – не без урода!..»
К слову будет тут сказать,
что невесткам побрехать –
только дай: не надо мёду!
Уж с утра Иван колоду*
распилил и наколол:
уж поленниц* полон двор;
наносил воды с колодца...
Только... разве ж что зачтётся?
Вот наварят жирных щей
да и потчуют мужей;
а Ивана кормят тюрей*
да гремят пустой кастрюлей!..
Стар совсем уж стал отец.
Чует он: грядёт конец,
и по всем видать приметам
распрощаться с белым светом
хошь-не хошь – придётся. Вот
он сынов к себе зовёт.
Братья все пред ним явились,
поклонились, прослезились,
промочив слезой рукав,
молча в ряд пред одр* став.
И сказал отец им вот что:
«Как умру, то первой ночью
на могилу пусть придёт
старший сын. Потом черёд
среднему. А третьей ночью
жду тебя, меньшой сыночек.
У могилы ж надо взять
горсть земли и так сказать:
«Ну, песочек, рассыпайся!
Гроб сосновый, открывайся!»
Так он молвил, – уж без сил, –
да и дух тут испустил...
...И отца похоронили:
в гроб сосновый положили,
на плечах тот гроб несли,
да на кладбище свезли...
...Вот уж начало смеркаться.
Скоро старшему сбираться
да на кладбище идти:
ух!.. страшнее нет пути!
Жутко ночью на могиле!
И жена заголосила:
«Если ты к отцу пойдёшь,
то назад уж не придёшь!
Мертвецы тебя утащат,
по кускам всего растащат,
будут косточки глодать,
кровью красной запивать!..»
Почесал Федот* затылок,
поглядел вокруг уныло:
что же делать? как тут быть?
Как бы очередь отбыть,
на могилу не ходивши?
Вдруг жены он шёпот слышит:
«Попроси-ка дурака:
к чаю дам ему медка,
да блинков дам со сметаной,
да молочной каши манной...
Он-то вон, как перст один:
плакать некому, поди!..»
Тут она засуетилась,
взглядом лисьим засветилась:
на столе уж самовар
распыхтелся, – струйкой пар, –
и блинки круглы-румяны
горкой высятся; сметана
так густа и так свежа,
что не сдвинешь и ножа;
и медок в красивой чаше,
и желтеет маслом каша...
И зовёт Федот: «Иван!
Чаю хочешь?.. Вот стакан,
вот тебе и красно блюдце:
сплошь вьюнки по краю вьются!..»
А Иван ему с печи:
«Слышу, братец. Не кричи.
Слышен бас твой у овина!
Сыт я нонече с поминок!
Благодарствую за чай!..» –
«Ваня, братец, не серчай.
Разговор к тебе есть срочный.
Слазь с печи... Промежду прочим
чаю выпьешь, съешь блинков...» –
«Ладно, братец. Я готов
выслушать тебя... Уж чую, –
на печи не заночую...»
Слез Иван-дурак с печи.
А блинки-то горячи;
а невестка угождает,
чаем с мёдом угощает,
смотрит ласково: лиса!
«Ну?.. так что хотел сказать
ты мне, братец?» – «Слушай, милый:
не сходил бы на могилу
нынче т ы к отцу?.. Меня
не пускает, вишь, жена». –
«Да не мне черёд-то, братец!» –
«Уж уважь. Вот сала шматец
и горячий каравай...
Что те стоит?..» – «Ну, давай.
...Подежурю эту ночку...
Дай мне красную сорочку
да и новы лапти тож:
поутру прохладно всё ж...»
Стрелки десять тут отбили, –
и пошёл Иван к могиле...
Вот на кладбище пришёл;
в свете месяца нашёл
он отцовскую могилу...
«Пух-земля тебе, родимый
батюшка! – Иван сказал,
горсть земли с могилы взял. –
Ну, песочек, рассыпайся!
Гроб сосновый, открывайся!» –
вслух Иван проговорил,
как отец их всех учил.
Глядь, всё так оно и вышло:
звука лишнего не слышно, –
как отец из гроба встал:
будто и... не помирал!
Поглядел он на Ивана:
«Что-то ты явился рано.
Где ж мой старший сын Федот?» –
«Он к тебе, бать, не придёт.
Он тебя боится очень:
трусит так, что нету мочи!
Стало жалко мне его:
я явился за него», –
говорит Иван, вздыхая,
каравай свой уплетая.
«Коли так – не будем ждать:
дар тебе и получать.
Раз Федота это воля, –
то тебе его и доля.
…Там на шёлковых лугах,
на зелёных муравах
конь пасётся масти сивой*
с золотою длинной гривой,
золотым копытом бьёт
и тебя, сыночек, ждёт.
Коли будет что-то нужно, –
не одну сослужит службу.
Выйди в шёлковы луга,
где высока мурава, –
громко свистни, зычно крикни,
чтоб трава у ног поникла, –
конь и станет пред тобой,
словно лист перед травой.
А натешишься им вдоволь, –
отпусти опять на волю,
на шелковые луга...
Всё запомнил ты?» – «Ага».*
Тут всё вспять поворотилось.
Глядь, могила уж закрылась:
снова тишь, кругом черно, –
не случалось ничего.
Впору только удивиться:
может, всё Ивану снится?
Убедиться – нет греха.
И пошёл Иван в луга.
Громко свистнул, зычно крикнул, –
мурава к земле приникла.
Прибегает сивый конь.
Грива светит, как огонь:
кажется, что обожжёшься,
коль рукой его коснёшься!
«Звал меня, хозяин?» – «Звал». –
«Что ты хочешь?» – «Не езжал
на тебе ещё ни разу». –
«Так садись. Хоть сто раз с разом
ты прокатишься на мне!..
Буду верен я тебе».
…И помчался конь, как птица;
и быстрее ветра мчится;
и летит по-над землёй,
вьётся гривой золотой!..
Облетел весь свет три раза
и, кося привычно глазом,
уж примчался он назад.
«Я отцову дару – рад!
Понатешился я вволю.
А теперь – ступай на волю,
на шелковые луга...» –
«Я, Иван, тебе – слуга...
Прибегу, как только свистнешь,
только имя зычно крикнешь:
знай, что Сивкой звать меня,
златогривого коня». –
«Хорошо. Ступай на волю,
на шелковое раздолье.
Коли кликну – прибегай.
Коли надо – выручай».
Вот Иван домой вернулся,
снял рубаху и разулся,
лёг на печку и молчит.
Поглядели, а... он спит!
До обеда спал. Проснулся,
руки – вверх! и... потянуууулся;
свесил голову с печи:
на столе уж калачи
и любимая окрошка
со сметаною; и ложка
уж его как будто ждёт!
Средний брат к столу зовёт;
чарочку вина подносит
и Ивана слёзно просит:
«Слышишь, Вань.., слезай с печи.
Ешь, Ванюша, калачи.
Угощаем мы с женою!
Говорить хотим с тобою...» –
«Что-то здесь, поди, не так:
раньше всё «дурак, дурак»!
А теперь вот кличут Ваней,
угощают, вишь, сметаной... –
думает себе Иван.
Глядь, Софрон* с утра уж пьян! –
Этот, верно, тоже трусит!
Чай, боится, что откусит
батя голову ему!..»
Тут Иван сглотнул слюну:
вкусно пахнет калачами
и окрошкой с огурцами!
Загорелось пить и есть, –
надо с печки только слезть!
Слез Иван с печи, умылся
и за стол определился.
Только ложку в руки взял,
как Софрон ему сказал:
«Кушай, братец. Кушай, милый!
...Вань! Сходи ты на могилу
этой ночью… за меня». –
«Али нанялся вам я?
Мой черёд – на третью ночку!
В свой черёд пойду – и точка!
Что ль и впрямь я вам дурак,
чтоб за вас ходить?..» – «Чудак!
...Разве ж я про то, Ванюша?
Заболел я! ...Вань, послушай:
всё во мне кукожится,
мне с утра не можется!
Захворал я нынче, Ваня!..» –
«А пошто с утра уж пьяный?» –
«Так лечуся я вином!..
Да прошу лишь об одном,
братец-Ванечка мой милый:
не дойду я до могилы!
У меня спина болит:
в гроб сведёт радикулит!
Коли я сейчас согнуся, –
так, поди, не разогнуся!
Пожалел бы ты меня.
Уж тебя уважу я:
подарю штаны в полоску!
Не какие-то обноски:
вот гляди: шик! – не штаны:
не надёваны они
мной ещё ни разу даже!..
То любой в деревне скажет,
и жена вот подтвердит…
Прямо царский будет вид!
Не найдёшь штанов ты лучше!..
Да ты кушай, Ваня, кушай!
А как ночь-то подойдёт, –
жёнка торбу соберёт:
каравай положит мягкий,
даст кваску: квасок-то сладкий!..» –
«Ладно уж... Давай штаны:
впору ль будут мне они?..»
И штаны пришлись впрямь впору:
«Хороши?..» – «Да нет и спору!
Под венец бы только в них!
Чем теперь ты не жених?!.»
…Стрелки движутся уж к ночи
и смежают людям очи, –
а Иван себе идёт
да пирог с айвой жуёт!..
Вот пришёл он на могилу:
«Пух-земля тебе, родимый
батюшка!.. – Иван сказал,
горсть земли с могилы взял. –
Ну, песочек, рассыпайся!
Гроб сосновый, открывайся!» –
вслух Иван проговорил,
как отец их научил.
Снова всё по слову вышло:
звука лишнего не слышно, –
вновь отец из гроба встал:
будто и не помирал!
Поглядел он на Ивана
и спросил: «Опять... т ы, Ваня?
Где ж мой средний сын Софрон?» –
«Не придёт к тебе и он.
Третий сон ему уж снится.
Очень он тебя боится.
Говорит, что захворал...
Впрочем, знаю, что наврал.
…Плакался, что коль согнётся, –
так уже не разогнётся,
до могилы не дойдёт;
и что в гроб его сведёт
эта хворь... Я согласился
заменить, и вот: явился». –
«Что ж, – вздохнул отец, – тогда
и второй дар – для тебя.
Коли то Софрона воля, –
то тебе его и доля.
…Там на шёлковых лугах,
на зелёных муравах
конь буланой* масти ходит,
жёлтым ухом чутко водит.
Грива золотом горит.
Свистнешь – мигом прибежит!
Коли будет что-то нужно, –
не одну сослужит службу.
Конь златым копытом бьёт
и тебя, сыночек, ждёт».
Тут всё вспять поворотилось
и на место уложилось…
Снова – тишь, кругом темно:
было ль? не было ль чего?..
Вновь Иван в луга заходит,
где буланый конь тот ходит.
В звёздах, – блещет небосвод...
Свистнул-крикнул – конь уж ржёт,
бьёт копытом, вьётся гривой,
удивляет резвой силой.
…На коня Иван вскочил, –
конь, как птица в небо взмыл!
Облетел весь свет два раза
и, кося к Ивану глазом,
уж примчал его назад.
«Я отцову дару – рад!
Понатешился я вволю.
А теперь ступай на волю,
на шелковые луга...» –
«Я, Иван, тебе – слуга.
Прибегу, как только свистнешь,
только имя зычно крикнешь.
Знай: Буланом звать меня,
златогривого коня». –
«Хорошо. Ступай на волю,
на шелковое раздолье.
Коли кликну – прибегай.
Коли надо – выручай».
Так с Буланом он простился
и домой поворотился.
Дома влез на сеновал
и до вечера проспал...
…Вот и ночь на землю сходит...
Вдруг – Иван в избу заходит.
Братья с жёнами сидят, –
рты раскрыли!.. Говорят:
«Мы уж думали, что нету
и в живых тебя на свете;
что уж ты своё отжил!..» –
«Что мне сделается?.. Жив.
Я весь день на сеновале
спал, чтоб вы мне не мешали». –
«Вот дурак! Видали?.. да?
Ровно с гуся-то вода!
Всё ему игра в бирюльки*!» –
«Нет ли что поесть в кастрюльке?» –
«Все кастрюльки уж пусты!» –
«Дайте хоть… испить воды». –
«Воду – пей: воды не жалко...
Да ты слово-то... сдержал-то? –
покосился старший брат. –
Впрямь две ночи ты подряд
был у бати на могиле?
Мы не зря тебя кормили?» –
«Урезонься ты, Федот!
Ванька сроду не соврёт!» –
заступились вдруг невестки.
«Потому – дурак известный, –
поддержал их речь Софрон. –
Уж к т о сбрешет – так не он»…
Молча слушая домашних,
стал Иван есть хлеб вчерашний;
солью круто посыпать
лук… Водою запивать.
…Третья ночь уж опустилась,
темнотой вокруг сгустилась.
Подошёл и свой черёд, –
младший сын к отцу идёт...
Вот пришёл он на могилу:
«Пух-земля тебе, родимый
батюшка!.. – Иван сказал,
горсть земли с могилы взял. –
Ну, песочек, рассыпайся!
Гроб сосновый, открывайся!» –
вслух Иван проговорил,
как отец его учил.
Снова так же точно вышло:
звука лишнего не слышно, –
вновь отец из гроба встал:
будто и не помирал!
«Жалко мне тебя, сыночек:
ты за всех старался... Впрочем,
уж тебя ли мне жалеть?
Всем теперь – тебе владеть!
Там на шёлковых муравах,
на зелёных сочных травах
конь гуляет вороной*
с длинной гривой золотой.
Коли будет что-то нужно, –
не одну сослужит службу.
Конь златым копытом бьёт
и тебя, сыночек, ждёт.
Свистнешь – станет пред тобою,
словно лист перед травою!
…Ты к нему теперь иди...
А ко мне уж – не ходи».
Тут всё вспять поворотилось
и на место уложилось...
Вновь пришёл Иван в луга,
где шелкова мурава.
Громко свистнул, зычно крикнул, –
мурава к земле приникла.
Прибегает вороной
с длинной гривой золотой;
каждый мускул силой дышит...
И взлетел конь – леса выше!..
Звёздам верный пастушок, –
месяц вверх поднял рожок...
Пролетел конь кругосветно
и, спустившись незаметно,
седока примчал назад.
«Я отцову дару – рад!
Уж натешился ездою». –
«Буду я тебе слугою.
Воронком зовут меня,
златогривого коня». –
«Хорошо. Ступай на волю,
на широкое раздолье.
Коли кликну – прибегай.
Коли надо – выручай».
…С Воронком он распростился
и домой поворотился...
…Месяц в небе побледнел, –
ночь прошла. И заалел
край земного небосвода...
Хороша стоит погода!
Колосится рожь в полях,
зреют яблоки в садах...
СЛОВАРЬ:
*АГа – частица, выражающая подтверждение, а также уяснение или догадку (прост.).
*БИРюЛЬКА – маленькая точёная фигурка, применяемая в игре, в которой из кучки таких фигурок достают крючком одну за другой не шевеля остальных. В переносном смысле: заниматься пустяками.
*БУЛаНЫЙ – о масти лошадей: светло-жёлтый (обычно в сочетании с чёрным хвостом и гривой).
*ВОРОНоЙ – о масти лошадей: чёрный.
*СиВЫЙ – о масти животных, обычно лошадей: серовато-сизый.
*ДыШЛО – в парной запряжке лошадей: толстая оглобля, прикрепляемая к середине передней оси повозки. Закон что дышло: куда повернёшь, туда и вышло (пословица).
*ЖАЛеЙКА – народный духовой язычковый музыкальный инструмент: деревянная трубка с раструбом из коровьего рога или бересты.
*ИВаН – благодать Божия (евр.)
*СОФРоН – здравомыслящий, благоразумный (греч.)
*ФЕДоТ – Богом данный (греч.)
*КОЛоДА – короткое толстое бревно, толстый ствол упавшего дерева.
*ТюРЯ – кушанье из хлеба, накрошенного в квас, молоко или воду.
*ОДР – постель, ложе (стар.) Теперь употребляется только в некоторых выражениях, например: На смертном одре (об умирающем).
*ПОЛеННИЦА – сложенные определенным способом дрова для их складирования и хранения под открытым небом или под навесом. Правильно сложенные поленницы занимают мало места и надежно стоят, а дрова в них всегда сухие и легко загораются.
Продолжение – http://www.stihi.ru/2014/02/06/7160
Иван-чудак – умный дурак. ЧАСТЬ ВТОРАЯ.