Заросшие груди святынь разнотравьем.
Бредущее стадо копыта под камнем.
Луга телеграфных крестов безотрадной
земли, занавешенной сном горизонта.
Безбрежные дали морозного понта.
Обвисшие тучи, застывшие в ком-то
щелчком, на манер зачленения в память.
Зрачки пустоту героином буравят.
Послед бэтээра навечно, вне правил
в замшистой и скудной приблуде саама.
Пронизана невесть душой Валаама.
Собака, паскудно скользящая взглядом
вослед зарастаемой калом дороги.
Мелькание сёл, поселений остроги.
Начало конца в прилетевшей сороке,
в журчании крыл - веселящийся ангел.
Чем более, тем вероятнее наги.
Чем менее, тем в белом саване, аки
тутовника бес пред исходом в пучину.
В стихию, созвучную рожи кончину.
Помянем, как сущего первопричину
и повод для выпить: на то пухнут фермы
отсутствием ладана, пота и дермы.
Не шепчут друг-другу и воздуху "где мы?"
в покорном соитии Лазаря травы.
Молчат, заслонивши полнеба, канавы
уснувших осанн в океане дубравы
запутанных нег птицелова надежды.
Тревога растает заведомо прежде
того как сомкнёшь пресловутые вежды.