***
Школьная контрольная.
Тшетно – не решу.
Но сижу довольная –
Я стихи пишу!
И задачи с тыщами
Сводятся к нулю…
Не сказать, не высчитать,
Как тебя люблю.
Крутит жизнь бессонное
Пестрое кино.
Марши Мендельсоновы
Минули давно.
Пленка даром тратится,
И в итоге – нуль.
Я – в домашнем платьице
Посреди кастрюль.
То – к тазам со сливою,
То – к карандашу…
Но брожу счастливая –
Я стихи пишу!
Пусть пирог я выброшу,
Щи пересолю,
Но зато я выражу,
Как тебя люблю!
***
Жизнь не отоваришь –
Хлопоты бесплодные.
Варишь, варишь, варишь...
Глядь – опять голодные.
Только с плеч гора лишь –
Вновь в быту погрязла я.
Моешь и стираешь,
Смотришь – снова грязное.
А порой отступишь
От постылых правил сих –
Любишь, любишь, любишь…
И опять понравился!
***
Перед зеркалом красуясь,
От тебя я слышу: «Рубенс!»
Огорчилась: неужель?
А мне мнилось – Рафаэль!
Вот истаю, словно воск, –
Будет Брейгель или Босх!
***
Жизни нет от полноты.
Нечего надеть.
Мне для счастья полноты
Надо похудеть.
Ненавижу полноту
И всё то, что с ней
Как-то связано в быту
Человеко-дней.
Полной грудью не дышу,
(может лопнуть шов),
Полной рифмой не спешу
Украшать стишок.
Полноводная река
Мне и та тошна,
И пошлее колобка
Полная луна.
Надо, надо, – говорю, –
Зверски голодать.
И готовностью горю
Полсебя отдать
В жертву будущей себе,
Стройной, как газель.
Голод с совестью в борьбе
Спорят и досель.
***
В автобусе мне место уступили.
Галантный тон. Усы и борода.
– Как женщина ещё я, значит, в силе, –
Так сладко мне подумалось тогда.
Но после вдруг сомненья подступили
И отравили сладость лебедой:
Как женщине его мне уступили
Или как женщине немолодой?
***
Никто уже не смотрит вслед,
А было время – оборачивались.
Как сбросить нам заклятье лет,
В царевен снова оборачиваясь?
И, кажется, рецепт простой:
Целуй меня, целуй сто раз, молю,
И стану, словно в сказке той,
Я Василисою Прекрасною.
***
Снова на чьей-то улыбки крючок,
Словно беспечная рыбка, попалась.
Мало как будто в жизни досталось.
Манит в тумане любви червячок.
В кровь разбивая губы и лбы,
Биться в сетях, задыхаясь и мучась.
Вечная рыбья и бабья участь!
Неотвратимы уроки судьбы.
Мир нам готовит пир на крови.
Ладит ловушку ласковый витязь.
Остановитесь! Не становитесь,
Бабы и рыбы – рабами любви.
***
Прекрасная Дама любила другого.
(Любой рядом с Блоком был смерд!)
То Белого, то арлекина-Чулкова,
А после был паж Дагоберт.
Остались записки стареющей Любы,
Где строки, бесстыдством светясь,
Взахлёб рисовали объятия, губы
И всю их преступную связь.
«Я сбросила всё и в момент распустила
Блистательный полог волос.
Какая была в нём порочная сила,
Какая любовная злость!
Согласие полное всех ощущений,
Экстаз до беспамятства чувств...»
Дословно почти, без преувеличений
Цитирую с авторских уст.
Промолвила с грустью Ахматова Анна,
Прочтя, что попало в печать:
«Ах, ей, чтоб остаться Прекрасною Дамой,
Всего только бы промолчать...»
***
На кой мне чёрт душа твоя.
М. Лермонтов
Толстой страдал, что он не любит крыс.
Всё сокрушался, что так некрасивы.
Гадливости своей не в силах скрыть,
Хотел любить, но был любить не в силах.
Никто не любит чёрненькими нас.
Не нужен Сирано и Квазимодо.
Лягушка лишь царевною нужна.
Нет дела никому, что так нежна,
Так хороша душа-то у урода!
***
В моей жизни – жирным курсивом
Всё, что связано с той зимой.
Слава богу, что некрасивый –
Тем вернее ты будешь мой.
Пусть кривой, глухой, хромой –
Лишь бы мой!
***
И некому послушать,
И не с кем говорить...
Кому скормить бы душу?
Кому себя стравить?
«Согреть другому ужин»...
А после ждать ножа?
Чужому ужин нужен,
А вовсе не душа.
Убережась от блажи,
Сбежит в свои края.
«На кой мне чёрт, – он скажет, –
Нужна душа твоя?»
И кличешь, как кликуша,
Того, кто скажет: «пить»...
Кому скормить бы душу?
Кому себя стравить?
***
Телефон звонит в передней.
Я задерживаю шаг.
Почему-то медлю, медлю
Трубку тронуть за рычаг.
И гадаю: чей же голос
Прозвучит сейчас в тиши,
Утоляя вечный голод
Пира жаждущей души?
Кто хранит в уме неброский
Телефонный номер мой?
Кто так одинок сиротски,
Что звонит ко мне домой?
Чьё так искренно участье
И нужна я так кому,
Что звонок уж четверть часа
Надрывается в дому?
Я спешу на роскошь пира.
В мыслях радуюсь: виват!
– Это сауна? Квартира?!
Обознался. Виноват.
***
Как близоруко призрачное счастье.
Оно мерцает всюду и нигде,
Даря свой облик издали, отчасти.
Его глаза туманные лучатся,
Как солнечные блики на воде.
Оно – пятно расплывчатое света...
Но стоит лишь тебе надеть очки,
И ты воскликнешь: «Боже, что же это?!»
Где лунный лик, приснившийся поэту?
Какие-то болячки и клочки
Волос...Из серебристого тумана
Возникнет морда, шея с кадыком,
Пиджак потёртый с порванным карманом.
Лицо мечты без грима, без обмана.
И это то, к чему ты был влеком?!
Все заусенцы, ссадины, дефекты,
Все желваки земного бытия...
Хотите, чтобы жизнь была конфеткой –
Загадочной, манящей и эффектной?
Очки снимите. Сделайте, как я.
***
Я возвращаюсь в знакомый контекст
Кухни, балкона, двора.
Сколько ещё здесь отчёркнутых мест,
Что мне исправить пора.
Всё подчищаю ошибки, ворча,
И недоделки в быту.
С жабою розу Есенин венчал,
Я же с куплетом – плиту.
***
На рукомойнике моём
Позеленела медь,
Но так играет луч на нём,
Что весело глядеть!
... запах дёгтя свежий,
таинственная плесень на стене.
А. Ахматова
Вдоль полок палец по привычке
Скользит во власти забытья.
Как хорошо лежат частички
Таинственного бытия:
Реснички, ниточки, ворсинки...
Как нежен хаос, волокнист!
А.Кушнер
Как грубо чувствуют плебеи,
Когда являют спорость рук.
Я портить красоты не смею:
Я воспеваю ржавость труб,
ловлю губами паутинки,
лелею плесень на стене,
не смею смахивать пылинки,
чтоб хаос был ещё нежней;
любуюсь контуром ажурным,
что влагой с потолка набух,
и вижу в крошке штукатурной
летящий с уст Эола пух.
А если рухнет перекрытье
И погребёт меня под ним –
Придут поклонники почтить мя
И скажут, головы склонив:
«Погиб поэт! Невольник быта.
Хоть не умел он ни черта –
Он выше нашего корыта.
Он дух святой... не нам чета».
СТИХИ В ЗАЩИТУ ТАРАКАНА
Завелись на кухне тараканы.
Не едят травильную кашицу.
Может, завести на них капканы?
Или просто с ними подружиться?
Не морите тараканов, братцы!
Каждый хочет жить на белом свете.
И потом ведь, если разобраться,
И у тараканов тоже дети.
Для чего-то тараканье племя
Сотворила в древности природа.
Как бы ни давили их всё время –
Не скудеет вечная порода.
Может, из-за травли этих бестий
На земле какой баланс нарушен?
Может, наши беды – лишь возмездье
Нам за их погубленные души.
***
Трёхкомнатное логово души
Меняю на безадресное небо.
Меняю символ века «барыши»
На то, что бескорыстно и нелепо.
Меняю ваши баксы на рубли.
(Ведь у советских собственная гордость).
Всех расписных красавчиков земли
Меняю на единственную морду.
Меняю весь свой жизненный улов
На золотую рыбку-одиночку
И тысячу своих дурацких слов
На Пушкина божественную строчку.
***
Как камень с плеч свалился враз –
Машину продали и дачу.
Отныне мчи меня, Пегас,
По бездорожью, наудачу!
Не попадаю в колею,
В следы людских стереотипов.
И легкомысленно плюю
На всех жизнеспособных типов.
О рабства огородный плен,
Ионычей святое братство!
Убогим видится с колен
Мне ваше нищее богатство.
О чём жалеть? О чём тужить?
Спешить в леса к дубам и клёнам.
Как хорошо отныне жить
Свободным и непреклонённым!
***
Порой иду и вижу в страхе:
Непробиваемо глухи,
Мелькают рожи, морды, ряхи, –
Им не нужны мои стихи.
Но есть ещё глаза и уши,
Я их повсюду узнаю.
И вижу лица, лики, души, –
Для них живу, дышу, пою.
***
Поэту не внимал народ.
Куда ни глянь – мордоворот.
Таков уж род земной.
Поэту всюду укорот.
А если кто и смотрит в рот –
Так только врач зубной.
***
Вот поэт, зовётся Цветик.
Он напишет вам сонетик.
Он не лабух, не лопух,
Он поэтик Винни-Пух.
В голове его опилки,
Рифмы копятся в затылке.
Громоздясь на пьедестал,
Он нас всех уже достал.
Графоманы, графоманы –
Песни, повести, романы...
В них вся совесть, ум и честь –
Не издать и не прочесть.
Сколько их? Куда их гонят?
Что в шкафу они хоронят?
Кипы папок, ни рубля
И отказов штабеля.
Заберётся на диванчик
Наш болванчик-одуванчик
И вершит души полёт.
Ай да Цветик-виршеплёт!
С Музой заключая сделки
На шумелки и пыхтелки,
Он плодит их, как акын.
Ай да Винни, сукин сын!
Это творчеством зовётся.
Слово наше отзовётся.
Бочку – даром что пусту –
Слышно людям за версту.
Мопассаны, Г., Т. Манны
Тоже были графоманы.
Просто этим повезло.
И опять судьбе назло
Он над опусом колдует...
Бог иль сын его диктует.
Так они вдвоём с Христом
Лист марают за листом.
Если вирши не по вкусу –
Все претензии – к Иисусу.
Это он надиктовал
Сей продукции обвал.
Вы не смейтесь над поэтом.
Он явился к вам с приветом.
У него надменный вид.
Будет Цветик знаменит.
Он не пашет и не строит,
Он – звезда, он астероид,
Залетевший издаля
На планету к нам Земля.
Вот пройдёт лет двести-триста –
Он тогда, как Монте-Кристо,
Критиканам отомстит –
Высоко наш Пух взлетит.
Будет он в обойме звёздной.
Мы поймём, да будет поздно,
Что такую-то строку
Не найти во всём веку.
Графоманы, графоманы...
Где же ваши эккерманы?
Каждый сам себе божок.
Пожалей его, дружок.
Цветик, Винни-Пух, Незнайка, –
Своё имя выбирай-ка.
Чем не звучный псевдоним?
Кто скрывается под ним?
***
О невинная божья коровка,
не воровка, не б... и т.п.,
не жидовка иль там полукровка
(ох, не любят их в нашем СП),
божьей кротости милый образчик,
поднебесья беспомощный глас.
В симпатичную крапинку плащик,
удивлённые бусинки глаз.
К Богу нет никакого доверья,
в чём смущённо признаюсь, друзья.
А вот в божью коровушку верю,
не поверить в такую нельзя, -
что вспорхнёт она в небо с ладошки
и — ведь в чём-то мы все малыши -
принесёт нам на усиках крошки,
крошки хлеба для нашей души.
***
Напоминальщик пароля в Сети
требует подтвердить,
что человек то окно посетил,
вставив латинскую дичь.
Как же несложно сие доказать -
фокус донельзя убог -
цифры и буковки в шифр увязать,
после — курсором на «ок».
Всё! Человек ты! Сомненья отбрось!
Пусть ты ограбил, убил,
пусть негодяй, алкоголик, отброс
или последний дебил.
Тут загордится и мерин в пальто,
живший свиньёю свой век.
Пусть для других и себя ты никто,
но для Сети — человек!
ОДА ЛОХУ
Среди человечьего чертополоха
Всегда отличишь лопуха или лоха.
Наивен и прост, он не видит подвоха
И часто впросак попадает, заохав.
Не требуя многого, радуясь крохам,
Питаясь порой чечевицей с горохом,
Он мир удивляет сознаньем совковым,
И чем-то нам люб вот таким, бестолковым.
Про лоха, прошу вас, не думайте плохо.
Он всё-таки лучше, чем хам и пройдоха.
За чистую всё принимая монету,
Но их не имея, он близок поэту.
В КНИЖНОМ МАГАЗИНЕ
Распространяя запахи духов,
Она брезгливо книжки ворошила.
И продавец ей сборничек стихов
Моих неосторожно предложила.
Она, не пролистнув и полглавы,
Отбросила его к едрене-фене:
«Но это же всё классика, увы.
А мне бы что-нибудь посовременней».
А я, там оказавшись в тот момент,
Вдруг ощутив себя премного выше,
Подумала: «Вот это комплимент!
Не всяк при жизни эдакое слышит».
***
Лелею искомые строчки,
Как будто приблудных котят.
Такие ж они одиночки,
И так же вниманья хотят.
Дитёнышей ласково кличу,
Даю им еду и питьё,
И всё, что они намурлычат,
Шутя выдаю за своё.
Но вот уж какую неделю
Меня эта мысль бередит:
Котят ли лелею на деле
Иль грею змею на груди?
И эта змея, как Олега,
Ужалит однажды до слёз.
Поэзия – это не нега,
А полная гибель всерьёз.
***
Где найти козла отпущения
Всех грехов моих и стихов?
У кого попросить прощения,
Что сама я и мир таков?
Вот и радуга сверху свесилась,
Руку тянет моей в ответ.
Ах, и держит-то всех на свете нас
То, чего на поверку нет.
***
Кончался дождик. Шёл на убыль,
Последним жертвуя грошом.
И пели трубы, словно губы,
О чём-то свежем и большом.
Уже в предчувствии разлуки
С землёй, висел на волоске
И ввысь тянул худые руки.
Он с небом был накоротке.
О чём-то он бурчал, пророчил,
Твердил о том, что одинок...
Но память дождика короче
Предлинных рук его и ног.
Наутро он уже не помнит,
С кого в саду листву срывал,
Как он ломился в двери комнат,
И что он окнам заливал.
***
Пусть кто-то будет резок крайне,
Пусть кто-то борется и спорит,
А я – за гранью, я – за гранью
Добра и зла, любви и горя.
Пусть кто-то там слюною брызжет,
Кричит и кроет что есть мочи, –
Я буду выше этой крыши
И тише украинской ночи.
Меня не соблазните дрянью.
Дразните – буду словно пень я.
Ведь я – за гранью, я – за гранью…
Не выводите из терпенья.
***
Мелькают лица: тёти, дяди...
Мы все – единая семья.
Махнуться жизнями, не глядя.
Какая разница, друзья?
Покуда не свалюсь со стула,
Сижу и знай себе пишу.
На жизнь давно рукой махнула.
Кому-то дальнему машу.