Геннадию Русакову
И я слетел с тарковского гнезда, и мне судьба першила кочевая, товарные свистели поезда, и слаще правды речь была живая. Я не ступал по выжженной стерне, держа штандарт затёкшею десницей, не звёзды путь указывали мне, не мчались вслед всполохнутые птицы, но за барачной хлипкою стеной общаги вертолётного завода делили мы с болеющей женой с соседями полсотки огорода, я сторожил писательский подъезд, я окна мыл, уран искал в распадках, канавы рыл, бежал из этих мест, хранил стихи в залистанных тетрадках. Растила хлеб великая страна, в вагонах пела, щерилась в колючке, и древние явила письмена шабашнику, мальчишке, недоучке! И кислый хлеб, и вязкое питьё, и дух сивушный в мутном самогоне… И глухо сердце стукнуло моё, как товарняк на снежном перегоне.
***
Не разобрать семейного архива. Не то, чтоб пачки были велики – да вот они – надписанные криво, в них лица, как над морем огоньки. В галантерее куплена тесёмка, над булочной на верхнем этаже, где ножницы, резинки и клеёнка, и мелочь, позабытая уже. Их письма длань незримая листает, неслышный голос шепчет их слова, а снег идёт, и дом мой заметает, и подступает к выселкам Москва. И, как пенёк от ивы, росшей криво, себе судьбу найдя не по плечу, и сам я часть семейного архива, а всё никак в тесёмки не хочу.
***
По дорогам высохшим и мокрым, по стерне и снежной целине, верховыми – на груди с биноклем, пешими – с винтовкой на спине, с тазом и стиральною доскою, с Пушкиным, свекольною ботвой, лесом и станицею донскою, Питером, Тавдою и Москвой, по болотам, наледям, просёлкам, Невскому, Ильинке и тайге, Павлодару, Минску, Новосёлкам – в сапогах чужих не по ноге, семьями, вдвоём, поодиночке… С метками посконное бельё… Вы входили в жизнь мою и строчки, как в своё законное жильё. Правдолюбцы. Вруши записные. Русские обжившие края. Милые. Далёкие. Родные. Павшая фамилия моя!
***
В том и в этом смысле – околоток, уж, точнее слова не сыскать. Поселенцы, жители слободок умирать ложились на кровать, на полати, нары, дно траншеи, на межу и на морское дно, и с крестом и без креста на шее - было где, кому и как дано. Мама, папа, бабушки и тётки, крёстная, и женина родня проживали в этом околотке, кажется, до нынешнего дня. Жито жали и срока мотали, выживали, в общем, как могли, воевали, Пушкина читали, жизни ждали, близких берегли. Вот они – за лесом тем и кручей, тучи мне их застили края. Дует ветер, снег летит сыпучий, летопись окончена моя.