Если она восхитительна, добиться ее будет нелегко.
А если она доступна, она не будет восхитительной.
Если она стоит того, не сдавайся. На самом деле,
любой человек может принести вам боль. Вы просто
должны найти того, кто стоит ваших страданий.
Боб Марли
Алкоголь губит нации, трава – исцеляет.
Боб Марли
Мое знакомство с музыкой Боба Марли началось сравнительно недавно. До сих пор я не могу с уверенностью сказать, что прослушала хотя бы десяток его песен от начала до конца. О жизни Боба Марли я знаю немного. Меня давно преследовало число 44. И однажды я поняла, почему. Марли прожил 44 года. И я придерживаюсь именно этого возраста, хотя по некоторым данным его жизнь была короче или длиннее. Но мне нравится думать, что он прожил именно 44 года и что именно поэтому меня преследует это число. Я не расскажу о его биографии больше, чем Google. Знаю только, что он участвовал во Вьетнамской войне и умер от рака сразу же после своего концерта. В моей душе Боб Марли стоит в ряду таких людей, как Эрнест Хемингуэй и Чингиз Мустафаев.
До знакомства с тобой я носила с собой определенный багаж накопленных знаний, интересов, любимой музыки, книг, людей, которыми я восхищалась. А ты открыл для меня много нового, новых людей и новую музыку, новую жизнь, которую бы я никогда не рискнула начать, не будь тебя рядом со мной. Свобода, восхитительные мечты, уверенность в себе, легкость и Боб Марли – всему этому научил меня ты.
Начав курить траву, я увлеклась этой культурой, этой музыкой, этим миром. И неотъемлемым спутником этого мира был Боб Марли. Боб пребывал для меня всегда в двух ипостасях - он либо смеялся, либо плакал, и оба эти состояния сам Боб любил одинаково.
Смеялся он, когда был пепельницей. Пепельница с изображением Боба Марли стояла у нас на кухне, а потом и в комнатах, где мы обещали не курить или ставили запрет на курение - запрет и обещания, которые мы так часто нарушали друг перед другом. Пепельница эта перекочевывала от старших студентов к младшим. Тебе подарил ее один твой товарищ, наш земляк, но мы решили ее больше никому не отдавать. И она навсегда осталась у нас, а потом ты увез ее с собой в Ашхабад. Это была совсем маленькая пепельница, окурки в ней тушились в пне, на который одной рукой опирался Боб. А другой рукой он опирался на африканский барабан и улыбался широкой улыбкой, понять которую можно было, только обкурившись травой – на трезвую голову понять ее было невозможно. Я была привязана ко всем нашим вещам, нашим оригинальным пепельницам и вообще ко всему, что связывается у меня с тобой. И к Бобу я тоже привязана, и – ты будешь смеяться – по этой пепельнице я скучаю.
Второе состояние Боба - это когда он плакал. А плакал он на твоей футболке, которая шла тебе больше всего из того, что ты носил. Тебе не шла ни форма Del Grano, никакая другая твоя одежда, а только эта футболка, которую я так любила, и, когда я вспоминаю тебя, я вспоминаю тебя именно в ней. Я спрашивала тебя: «Почему Боб плачет?» Но и ты не знал ответа на этот вопрос. Но его знал Гасан. И он говорил: «Я не совсем могу объяснить. Он плачет, потому что ему это нравится». Гасан тоже курил траву и по своей натуре он был философом и поэтому он знал, почему Боб плачет, хотя и не мог объяснить. А мы с тобой были мечтателями. Мы слишком многое могли объяснить, но мы не знали ответов на самые главные для нас вопросы: за что? почему? и когда все это закончится?
Люди, знающие меня более или менее близко и знакомые с моими пагубными пристрастиями (лично я считаю это просто забавой), уверяют, что у меня зависимость. Это, конечно, ерунда (и, конечно же, так говорят все наркоманы), я могу довольно длительное время обходиться без травы, я за ней не гонюсь и не разыскиваю. Если это и зависимость, то только психологическая. Я могу понять людей, сидящих на игле, людей не пытающихся завязать. Это не способ уйти от реальности. Это тоже реальность, но другая, не лучше и не хуже, просто другая. Это моменты, когда ты ощущаешь все чувства острее – будь то радость или боль, смех или слезы, жара или холод, танец или поход в магазин. Все, что ты делаешь в таком состоянии, кажется тебе интересным и полным смысла. В конце концов, если в мире существуют грабители и убийцы, то почему бы не дать место и безобидным курильщикам травы?
О том, что наркотики – это зло, скажут хорошие и правильные люди. Я никогда не претендовала на звание правильного человека и с правильными людьми не имею ничего общего. Возможно, мне просто не хочется быть грешной в одиночку, но мне нравится подмечать в людях плохое. Это говорит о том, что они настоящие, такие, какие есть и не пытаются никого обмануть и прикинуться праведниками. Я грешна, я не скрываю этого и предпочитаю видеть рядом с собой таких же людей.
Однажды я целый день провела в обкуренном состоянии, в состоянии, когда мне казалось, что я парю над собственным телом, и я поняла, что хотела бы жить так всегда, хотела бы вечно пребывать в кайфе. Наверное, тогда и зародились в моем сердце мечты о вечном лете, Африке, Кубе и Латинской Америке. Жить в каком-нибудь бунгало на берегу океана, постричься налысо и курить ганджу с утра до вечера. А помнишь домик с гамаком и апельсиновым деревом? Это была твоя самая любимая мечта.
До моего дня рождения оставалось тогда дней 10-15. С уверенностью могу сказать, что это был мой самый счастливый день рождения. Подытоженный четырьмя годами жизни в чужом городе, он был первым за последние четыре года, когда я не была одинока и несчастна. Я была счастлива так, как не многие люди на этой земле, и любила так, как никогда не видела, чтобы любили. У меня были длинные рыжие волосы, а за день до своего дня рождения я враз коротко постригла их и тогда для меня началась новая жизнь. Какой-то человек сказал мне тогда, что женщина меняет прическу, влюбившись.
Я встретила тебя и окунулась в нашу любовь вся, без остатка. Я ни о чем не задумывалась, не жалела, я просто любила. Мы не спали до самого рассвета, мы были молодыми, красивыми и любили друг друга, и вряд ли найдется другая более достойная или такая же достойная вещь, которую я сделала на протяжении всей свой жизни. Тогда на меня снизошел Джа, и особенно явно я ощущала его присутствие, когда курила. Уже через несколько дней я не могла без тебя жить. Я тебя совсем не знала и не хотела узнавать, но мне казалось, что я люблю тебя всю свою жизнь. Я не могла ни на минуту расстаться с тобой, не могла спать без тебя, и, когда ты уходил, ты уходил вместе с моим сердцем. Я любила в тебе все – твой смех, улыбку, голос, ямочку на щеке, все, что ты делал и говорил и даже сигареты, которые ты курил. Я никак не могла осознать, что до меня у тебя была совсем другая жизнь, в которой не было меня, но в которой были другие женщины и в которой ты сам как будто бы был совсем другим. Ты очень любил своих родителей и сестру, от матери ты перенял нежность и любовь, ты плакал, когда тебе было грустно, и не стыдился своих слез передо мною. Что это вообще за нелепое утверждение, что мужчины не плачут? Разве у них нет чувств? Я радовалась твоим радостям и огорчалась твоим неприятностям, мы были единым целым. Ты был моей отрадой и моей гордостью, и иногда я называла тебя «сына моя». Ты даже знал язык жестов и мог объясняться с глухонемыми. И я никогда не забуду твое неизменное «спокойной ночи, любимая» перед сном. Я верила в знаки. И разве не провидением была наша встреча? Неужели просто два одиноких, уставших человека, далеко от дома, в чужой стране нашли друг друга, обрели друг друга на короткое время, чтобы забыться ненадолго, скрасить одиночество и перестать тосковать по дому? Я никогда не поверю в это. И никогда не поверю в то, что ты никогда не любил меня. Ты сделал меня лучше, улыбчивее, ты многому научил меня и сам не раз говорил, что многому научился от меня. Разве любовь не преображает людей?
Ты любил мой запах, мою нежность и даже то, как я удивлялась, округляя глаза, тебе нравилось, когда я носила очки вместо линз, хотя говорил, что только на двадцатую минуту нашего разговора замечаешь, в очках я или в линзах. Ты всегда был нежен ко мне и заботлив. Прилюдно обнимал меня и целовал – в автобусе, в метро, в ресторане или на улице. Мы ухаживали друг за другом, когда кто-нибудь из нас болел, и ты даже ставил мне уколы.
До знакомства с тобой я ни разу не курила, хотя интерес мой был огромен. Многие друзья мне обещали, но никто так и не сдержал своего обещания. А ты сдержал. Хотя гордиться тут нечем, но это одна из немногих вещей в наших отношениях, о которой я ни разу не пожалела. Было самое начало лета, которое никак не хотело наступать, иногда еще шли дожди, и ты переносил меня на руках через лужи. Начиналась летняя сессия, мы переходили на четвертый курс, и утром я должна была сдавать первый экзамен. В тот вечер мы до ночи просидели в нашем баре с последними клиентами и танцевали под “Scorpions”. This the midnight blues for the girl I left behind. С нами были твои товарищи – Гасан и Зиго, лучшие друзья, которые разругались через год после этих событий. Расставание может постигнуть каждого, и не только мы с тобой потеряли друг друга навсегда. Ты, конечно же, помнишь, как много людей нам завидовало, и иногда нам казалось, что именно людская зависть разрушила наше счастье. Иногда, когда мы искали виновных в нашем расставании, мы грешили и на дурь.
Говорят, что с первого раза не всегда вставляет. Но меня вставило с самого первого раза, в тот самый момент, когда Зиго надел мои очки. Я смеялась и не могла остановиться, я закрывала глаза и успокаивалась на минуту, но когда я снова открывала их и видела Зиго в очках, я снова начинала смеяться. Так и повелось с того дня. Всегда с тобой, первым человеком, которому я доверяла больше, чем себе. Курение до одурения, но изнеможения, до нечеловеческого смеха, невероятных открытий и разговоров, немыслимых на трезвую голову. Компания наша почти никогда не менялась, все это были твои друзья, с которыми ты меня познакомил, и среди которых я была единственной женщиной. Позже один из них сказал мне, что наши с тобой глаза светились от счастья, и ты знаешь, он был не единственным, кто заметил это.
Сначала ты еще боялся за меня и ходил за мной попятам, просил открыть глаза, придти в себя, не уходить от общего веселья, а потом уже я стала такой же одержимой, как ты, как все твои друзья. Мне нравилось сидеть с закрытыми глазами, слышать твой голос и голоса наших друзей, но не видеть происходящего, а представлять все самой, в своем собственном воображении и иногда открывать глаза и сравнивать реальность с тем, как вижу происходящее я. Помню еще, как мы с тобой танцевали под нашу любимую песню «Ганджа», и мне, то казалось, что мы одни на этом свете, то - что мы танцуем среди огромной толпы и все взгляды устремлены на нас, то - что мы танцуем вместе с остальными.
Помню, как ты дословно читал мои мысли. Я уже легла спать, а ты пришел ко мне и сказал: «Ты ведь очень скучаешь по дому, но сейчас уже не так сильно, потому что частичка твоего дома рядом с тобой». Я вмиг протрезвела – недавно я сказала эти же самые слова своему знакомому, и ты никак не мог этого знать.
Мы любили друг друга и любили курить. У тебя даже было кольцо с вырезанным на нем листком конопли, ты носил его на большом пальце. Позже я начала носить что-то подобное, и эти кольца мы считали обручальными.
Однажды с Айдыном вы уехали в город и вечером ты позвонил мне в кайфе и попросил приехать. У тебя были узкие и веселые глаза, и я улыбалась, глядя на тебя. Ты взял меня за руку и потащил куда-то в сторону. Пожилой музыкант сидел на скамье и играл на кларнете для прохожих. Он сказал мне: «Ваши друзья заказали для вас музыку», - и заиграл “Sen gelmez oldun”. Ты был весь в этом – в этих неожиданных и оригинальных сюрпризах.
А потом ты уехал домой на целый месяц. Ко мне приехал брат, мы жили с ним в нашей с тобой квартире. Я работала, занималась делами брата, скучала по тебе. Ты писал мне каждый день. И мы с достоинством пережили первую в нашей с тобой жизни разлуку.
Помню еще, когда я ждала твоего приезда со дня на день, мне вдруг пришла смс-ка с маминого номера: «Любимая, надеюсь, ты не против, что я останусь на ночь у твоих родителей?» Как оказалось, мама забрала тебя к нам из морского порта, чтобы тебе было, где переночевать и не пришлось всю ночь просидеть на паромной переправе. Ты попросил маму показать тебе мои детские фотографии и даже хотел одну взять себе.
Я не знаю, дурь ли виновата в нашем расставании и существует ли вообще что-то на этом свете, что мы могли бы в этом обвинить, но жить и учиться она никогда не мешала нам. Мы ходили на лекции, сдавали экзамены, ездили на практику, мы даже работали вместе – и все это время косяк был неотъемлемым спутником нашей жизни. Мы спускали на него последние деньги, мы спускали на него шальные деньги, выигранные в покер, мы спускали на него деньги, упавшие нам с неба, случайно найденные или вырученные за проданный компьютер.
Уже через полтора года, когда от нашей с тобой любви мало что оставалось, мы встретились с тобой после почти полугодовой разлуки. Мы также курили траву, также смеялись и говорили на непонятные трезвому человеку темы, но с нами уже не было тех людей, которых мы любили и без которых не могли бы представить нашей жизни в Баку. Тех людей, по которым я тоскую всем сердцем, имена которых напоминают мне о тебе и том невыносимом счастье, которое ты подарил мне и которое ты же и забрал. И кроме тебя никто не имел права забрать его. Никто не имел права и давать мне его, кроме тебя. Наверное, я слишком сильно боялась его потерять. И, конечно же, осуществление страха, твоего самого большого страха намного легче переносится, чем сам страх, чем ожидание его осуществления. И да, мне стало легче после того, как это произошло. Могу сказать, что по-настоящему я так и не была к нему готова, хотя готовилась изо всех сил.
Вот дом, в котором мы с тобою жили. Его, наверное, уже снесли, и наши соседи разъехались. Вот - бар, в котором мы с тобой познакомились. Сюда приходили наши друзья и враги, здесь мы грустили и радовались, играли в покер и выпивали. Вот – те немногие вещи, которые мне остались от тебя – единственная твоя фотография, футболка и украшения, которые ты подарил мне. Иногда я жалею, что удалила наши фотографии, ведь в них была вся наша жизнь в Баку. Хотя ты обещал, что мы создадим наш новый альбом – уже семейный. Ты слишком много мне обещал и не выполнил ни одного своего обещания.
Но я хочу, чтобы ты знал – женщина может ждать, даже выйдя замуж за другого, и я все еще жду тебя.
Прошло уже 2 года после того, как я впервые попробовала марихуану. Я не курила уже полгода и прекрасно держусь, да и трава не вызывает зависимости, хотя, конечно, все колющиеся наркоманы начинали именно с травы. Не понимаю, почему люди считают меня зависимой. Возможно, потому, что я слишком много об этом говорю. Но говорю я не о своем опыте курения, а о своей любви, с которой у меня очень много связано. Я прихожу к новым людям с огромным багажом воспоминаний. От них никуда не деться.
И вряд ли я смогу устоять и отказаться от ганджи. Ты сам считал, что я настолько привязана к ней, что буду курить в чужой компании с чужими людьми. И не раз я слышала, как ты упрекал себя за то, что научил меня этому. И ты не знал, что дважды я курила с чужими людьми. Это было прошлой весной, когда ты впервые ушел от меня. Я поехала на остров к подруге и там познакомилась с ее одноклассником. Трава была великолепная. Мы курили на берегу какого-то водоема и в детском садике– вечером, ели шоколад. Он, конечно, знал о тебе. Все о тебе знали. И, можешь мне поверить, мы просто курили и ели шоколад. Ты сам знаешь, как тогда мне было плохо тебя, как много я пила и плакала. Я только и делала, что пила и плакала. Мое сердце разрывалось, и я проклинала все на свете, когда мы впервые расстались. И эта поездка на остров, знакомство с новыми людьми – все это мне было необходимо, чтобы не оставаться одной наедине со своими мыслями.
А пока Боб улыбался нам и подмигивал. Он наполнялся ежиком из окурков. Он о многом мог нам рассказать. И мы смеялись вместе с ним. А утром, когда он стоял посреди пустых пачек сигарет и пивных бутылок, мы были уже далеки от его состояния, мы не могли понять, о чем он говорит и о чем улыбается. Он был просто застывшей фигуркой какого-то человека, умершего от рака или не умершего вообще. Мы уже не знали, существовал ли он когда-нибудь на самом деле, сочинял ли музыку, дышал ли, любил ли, курил ли ганджу. И все то, что происходило с нами вчера, казалось нам дурным и долгим сном. Мы стряхивали с себя этот сон, и начинался новый день, в котором мы были вместе.
Но я всегда смогу понять Боба, когда он плачет – и тогда и сейчас, в любое время суток и в любом настроении я смогу понять его слезы. Все те безумные месяцы одиночества, когда я оставалась одна, когда я не узнавала тебя, когда ты был таким чужим и неизвестным мне человеком, - все эти месяцы научили меня понимать Боба плачущего. И если сейчас ты спросишь меня, почему Боб плачет, я отвечу, что он плачет, потому что ему это нравится. Он не жертва, он не хочет ею быть. Он не горой Достоевского, которому нравится быть обиженным и униженным. Он плачет за весь мир, он плачет о болях матерей Африки и их голодающих детей, о болях покинутых возлюбленных, о наших с тобой болях. И ты не хуже меня знаешь, что может помочь человеку с такой болью или, когда он несказанно счастлив и что в конечном итоге все же сведет его с ума.
У любви есть необъяснимое свойство. Мы погружаемся в нее моментально, для этого нам не требуется много времени. Мы забываем о шрамах, которые остались от старых ран, хотя клялись себе в том, что больше никому не позволим подойти близко. Мы бросаемся в омут одной страсти порою прямо из другой, забывая о беззащитности нашего сердца. Любовь приходит, когда ей вздумается, и никогда не знаешь наперед, за каким углом ждет тебя тот человек, который станет для тебя частью твоей души и даже твоего тела. Любовь и страдания можно ощутить физически и для этого не надо иметь большой фантазии. Любовь стоит того, чтобы пустить все на самотек, отказаться от карьеры, комфорта и привычного для тебя мира. Любовь требует от нас жертва. Она вся – жертва. Любовь – это наркотик. И это знает каждый, кто хоть раз вколол ее себе в вену. Она делает человека зависимым, безвольным и безумным. А другие наркотики только усугубляют ее пагубное действие. И пока сердце мое бьется, я буду помнить о тех фантастических днях, когда Боб Марли смеялся и плакал для нас с тобой.