твои волосы пахнут навозом,
руки жирным парным молоком.
ты телятница в нашем колхозе,
я у телок служу пастухом.
мне коровы почти как родные,
хуже братьев лишь тем, что не пьют.
не воруют, не врут как иные,
да и в душу они не плюют.
я ношу сапоги с голенищем,
чтоб портки от росы уберечь
и вставляю, упившись винищем,
в мат культурную русскую речь.
вечерами игрою на ложках
развлекаю заезжих армян,
что скупают металл и картошку
за водяру у нищих крестьян.
быт наш прост, как четыре копейки,
хоть и тянет на восемь рублей:
телевизор, диван, телогрейки
и портрет мертвой бабки твоей.
ты в коровнике круглые сутки
за телятами ходишь как мать.
я в сельпо захожу ради шутки,
продавщицу дефолтом пугать.
за усердье имеешь медали,
на всю область гремел наш колхоз!
с той поры трижды все своровали,
не докраден остался навоз.
он - говно (только пачкать лопату),
у скотины с кормежкой беда.
нам его выдают как зарплату,
с опозданьем и то не всегда.
в местной школе закрылся учитель,
пьет спиртягу с последним врачом.
через еле живой усилитель
крутят запись с живым Ильичом.
на два дома у нас три погоста,
молодежь подалась в гопоту.
есть в москве им все шансы для роста,
гопота там на всяком посту.
на вопрос что творится в Раcсее,
телевизор пустил едкий дым.
раздевает ее до кисеи,
каждый выборный наш сукин сын.
нам в деревне давно до лампады
чем закончится этот процесс.
так от нас далеко казнокрады,
как ЕдРо близко к КаПээСэС.
до кисеи: в смысле до нательной рубахи, до нижнего белья, если хотите.