ПРЕДАНИЕ
О ЧУДЕСНОМ
ИСЦЕЛЕНИИ
И спросил: как тебе имя?
И он сказал в ответ:
легион имя моё...
(Мк. 5, 9).
1.
В горах, за морем Галилейским,
Давным-давно, в Христовый век,
По Откровениям Библейским,
Жил бесноватый человек.
Когда он облик человечий,
Изжил, растратил, потерял
И волосом зарос овечьим, –
Жилец не помнил и не знал.
Среди бесплодных скал угрюмых
Скитался он, свиреп и дик,
И ни одной понятной думы
Не мог сказать его язык.
То хохот бешено катился
Жестоким эхом меж теснин,
То страшный плач в ущельях бился –
Так плакать мог лишь он один.
То вдруг ударом онемелым
Далёкий содрогался скат –
Так об утёс он бился телом,
И низвергался камнепад.
Бывало, здесь случайным гостем
Убогий путник проходил,
Вдруг человеческие кости
Он у пещеры находил.
И в этот самый миг с вершины
Катились камни, смех гремел,
И с дивной быстротой орлиной
Пришелец не бежал – летел!
И вот уж город виден взгляду
И нет уже ущелий тех,
А за спиною камнепадом
Всё грохотал безумный смех.
Частенько, слыша звуки эти,
Смелы в ненастьях и ловки,
Забыв про рыбу и про сети
Прочь уплывали рыбаки.
И хоть ни разу не встречались
Они с владыкой грозных гор,
Гребли, как гонщики,
и мчались
В морской спасительный простор.
И лишь один старик дремучий,
Сам старым скалам тем под стать,
Мог рыбакам под скрип уключин
О бесноватом рассказать...
2.
В стране Гадаринской,
прибрежной,
В семье еврейских рыбарей
Жил юноша, красавец нежный,
И не было его добрей.
Начнёт отец рыбачью лодку
На берегу морском чинить,
Как тут и сын –
легко, в охотку,
Отца стремится подменить.
А начинает мать посуду
Мыть у журчащего ручья,
Как тут и сын:
– Не лишним буду?
Сядь, отдохни, домою я.
Сосед ли с рыбою тележку
Везёт по улице домой,
Секунды даже не помешкав,
Спешит на помощь наш герой.
Иль нищий, по тропе идущий,
Несёт суму через плечо,
Ему подаст он хлеб насущный
И поцелует горячо. –
И вдруг как будто подменили
Родного сына у четы;
Глаза, что свет любви струили,
Жестоки стали и пусты.
Завёл друзей – воров и пьяниц,
Совсем забыл про мать с отцом,
Смотрел на всех, как иностранец,
С надменным видом и лицом.
И так в конце от рук отбился,
Как будто бы вселился бес –
Невыносимым становился,
При всяком слове в драку лез.
Что мать с отцом, что тёщу с тестем,
Знаком ли с кем-то, не знаком, –
Их порознь угощал и вместе
Своим тяжёлым кулаком.
Терпели жители Гадары,
Терпели и решили так:
Довольно пропускать удары,
Пора и свой бы сжать кулак.
И волею народных судей
Свершили строгий приговор –
Пока разгулье не забудет,
Считать изгоем до тех пор.
Где хочет, пусть живёт, – хоть в поле,
Хоть в глубине далёких скал.
Но вышло всё по Божьей воле,
Он в ссылку сам себя сослал.
Узнав о принятом решенье,
Он в гневе прибежал домой,
Ударил мать в порыве мщенья:
– Так значит, я уже изгой?!
Но только мать свою ударил
И снова руку поднял он,
Как силою небесной кары
Был сам нежданно поражён.
Упал,
мучительно забился,
Как рыба в вынутых сетях;
Кипучей пеной рот покрылся,
И жилы вздулись на висках.
Когда ж затих накал припадка,
Он встал, не помня ничего,
Пошёл поспешно без оглядки,
И только видели его...
3.
Нашёлся вскоре след изгоя.
Пришедший путник рассказал,
Как жутко существо нагое
За ним бежало возле скал.
Огромные бросало глыбы,
Погони не снижая прыть.
И камни те легко могли бы
Его в лепёшку превратить.
Гадаринцы послали в горы
С десяток воинов своих,
И с пленным те вернулись вскоре.
Он связан был, угрюм и тих.
Бросал на всех пустые взгляды,
И так же встретил мать с отцом.
Бойцы охранного отряда
Свели его в темничный дом.
А ночью пленник, поднатужась,
Порвал верёвки, дверь сломал
И, приведя охрану в ужас,
В свои владенья убежал.
Гадаринцы опять послали
На поиск беглеца отряд,
Беднягу в цепи заковали.
– Вот их порви-ка! – говорят.
Но пленник,
снова поднатужась,
Порвал оковы в ту же ночь,
И, уж повергнув город в ужас,
Тюрьму свою покинул прочь.
Потом несчастный научился
Скрываться, нор себе нарыл
И, поиск сколько бы ни длился,
Из тайников не выходил.
Но если между круч случалось
Идти кому-то одному,
Уж то-то страху доставалось
Неосторожному ему.
За ним гонялся бесноватый,
Как будто бы за мышью кот;
И горе, если хиловатый
Споткнётся гость и упадёт.
Заглохшей совестью не мучась,
Летел он к бедному стрелой;
И жертву ожидала участь,
Как многих – у пещеры той...
4.
Всю ночь по синю морю лодка
Плыла к Гадаринской стране.
Плыла уверенно и ходко,
Слегка качаясь на волне.
Пловцы не спали, балагуря.
И вдруг откуда ни возьмись
Такая налетела буря,
Что помирай
и ниц ложись.
А волны выше всё да выше,
И всё сильнее ветра вой.
– Да неужели ж ты не слышишь! –
Пловец взмолился молодой.
– Услышь, Христос!
Проснись, Учитель!
Ещё немного – и ко дну... –
А ветер, рыбаков губитель,
Всё гонит страшную волну.
Опасно лодку наклоняет,
Смолёным остовом трещит,
Возносит к тучам и роняет,
А Иисус всё спит да спит.
Но вот проснулся. Сумрак серый.
Волна скалою за кормой.
Сказал: – А где же ваша вера?
Боитесь качки штормовой... –
И, помогая братьев горю,
Свою поднял он к небу длань;
И ветру запретил, и морю
Сказал: – Умолкни, перестань. –
И ветер стих, как не бывало.
И море чуть качнёт волной.
И всё, что выло и стонало,
Великой стало тишиной.
5.
В пещере ближней бесноватый
От тишины проснулся вдруг,
Как будто бы окутан ватой
Весь мир, и ни единый звук
Не может сквозь неё прорваться,
И даже вечный шум волны
Исчез куда-то.
Разобраться
В причине странной тишины
Спешит изгой на берег моря,
Сбежал тропинкой между скал,
Угрюмых и пустых, –
и вскоре
Людей идущих увидал.
Немногочисленной толпою
Они к нему спокойно шли,
И жутко сделалось изгою,
Невзвидел неба и земли.
И голос чуждый, непохожий
На прежний, загремел, звеня:
– Что до меня Тебе,
о Божий
Могучий Сын? – не мучь меня! –
И бесноватый против воли,
Уже и вовсе не в себе,
Со стоном от жестокой боли
Пал в ноги первому в толпе.
И тот, подняв свой взор лучистый
Туда,
где брезжил небосклон,
Ответил:
– Выйди дух нечистый
Из человека, выйди вон! –
И что-то странное над ними
Заколебалось, застя свет,
И он спросил его: –
Как имя
Тебе? – И тот ему в ответ
Проговорил:
– Нас очень много, –
Сказал:
– Мне имя – легион.
И стоголосо над отрогом
Взлетел нечеловечий стон.
– Не отсылай нас в ад кромешный,
Дай нам пожить хоть пару дней,
Нам так по нраву воздух здешний,
Позволь вон в тех войти свиней. –
Христос позволил им.
И в стадо
Вселились бесы в тот же миг.
И лишь того и было надо –
Над лугом визг, пастуший крик!
Бегут животные к обрыву
И прямо в омут с головой,
И только волны говорливо
О берег плещутся крутой.
6.
А пастухи в ужасном горе
Спешат в Гадары рассказать,
Как странный человек у моря
Принялся бесов изгонять;
Как бесы из больного вышли
И сразу же вошли в свиней,
А те с обрыва – в море...
– Вишь ли,
Что понаделал ворожей... –
Гадаринцы спешат толпою
К седым скалистым берегам,
Бранятся и перед собою
Людей у лодки видят там.
А рядом с ними бесноватый –
Но уж совсем другой на вид,
Одет, подстрижен и побрит;
Как в давней юности когда-то,
Смиренно что-то говорит.
И тот рыбак,
старик дремучий,
Признал изгоя без труда:
– Живой, и бесом не замучен,
И моложав, как в те года...
И вот в смятении великом
Стоят изгоя земляки,
Недобрым посветлевши ликом,
Разжав в смущеньи кулаки.
А юноша, почтив поклоном
Вокруг собравшийся народ,
Перед морским притихшим лоном
Рассказ взволнованный ведёт.
– О Господин! Христос-Спаситель!
Какая сладость вспоминать,
Что я – Гадары вольный житель,
Что у меня – отец и мать.
Что Тимофеем при рожденьи
Меня назвали.
Что отец
Учил меня иметь терпенье,
Рыбачить и пасти овец.
Припоминаю, как соседям,
Отцу, прохожим помогал.
Но, Господин! – вот стал мне ведом
И прежний гнев...
Как я ругал
Отца и мать последним словом...
Спешил ударить их, побить...
Вот стал я человеком новым.
А как же мне с грехами быть? –
И тот, кого пришельцы звали
Учителем, сказал ему:
– О Тимофей, Мы это знали,
Вот помощь горю твоему.
Мы все грехи твои прощаем.
Живи в смиренье и любви.
И если так, то обещаем
И долгих лет тебе. Живи!.. –
И Тимофей, изгой недавний,
По воле, чувствам и уму,
Стоит в толпе со всеми равный,
Угодный Богу Самому.
7.
Но выступил вперёд старейший
Из рыбарей и начал речь:
– О Господин, Христос милейший!
С Тобою мы не знали встреч,
Да вот сегодня приключилась.
Уж лучше б не было её.
Ведь чуть не всё, скажи на милость,
Мы состояние своё
От этой встречи потеряли.
Ты нам изгоя исцелил,
Но если б изначально знали,
Каких нам это станет сил,
Каких потерь, переживаний,
Так мы сказали бы тебе –
Чудес твоих и волхований
Не надо нам.
Своей судьбе
Мы не враги, и ей мы рады,
Как рады матери своей.
Иди от нас, Господне чадо,
Ищи себе других людей.
Нам ни к чему причуды эти,
Одни нам ведомы пути –
Бросать в пучину моря сети
Да на лугах овец пасти... –
И всем поклон отвесив низкий,
Христос повёл учеников
К рыбацкой лодке.
Снова брызги
Пошли от вёсел и шестов.
И в это время за кормою
Печальный Тимофей возник:
– Христос! возьми меня с Собою,
Я Твой и раб, и ученик.
Тебе я верою и правдой,
И добрым делом послужу.
– Но правды ты не знаешь главной, –
Сказал Христос. –
Я подскажу.
И нощно, Тимофей, и денно,
Пересекая здешний край,
Что я с тобою нынче сделал,
Гадаринцам напоминай.
Они забывчивы не в меру,
И свет им, право, нипочём,
Будь в их нескладной жизни серой
Моим предутренним лучом...
8.
И снова лодка вышла в море,
Проснулся ветер низовой,
И побежала на просторе
Волна за шумною волной.
И берег тихо удалялся,
И на корме стоял Христос,
И под глазами оставался
След ясных брызг, а может, слёз.
Он думал: «И вот так от века!
В юдоли, в суете земной
Всё любит, кроме человека,
Неисправимый род людской...»
И берег тихо удалялся,
И на корме стоял Христос,
И под глазами оставался
След ярких брызг, а может, слёз.