Жемчужина в листве

Мамаенко Анна
    Осеннее солнышко еле брезжило сквозь серые тучи, навалившиеся на город. Лето быстро промелькнуло и скрылось за тем поворотом, где обычно прячутся сны и прошлое. Улицы казались пустыми, несмотря на то, что люди, как обычно, спешили по своим делам. Как будто разбили стекло в огромном окне, и в город ворвался сквозняк, выметая летние впечатления – билеты на поезд к югу, черешневые косточки, солнечные очки, веера, и прочие, еще вчера, казалось, незаменимые вещи, ставшие теперь никому не нужным хламом. 
    В такие дни домовой Ерема любил гулять по аллеям старого парка и шуршать листьями. Фонтаны уже выключили на зиму, но в мраморных чашах стояла вода после недавних дождей, и плавали желтые кораблики. Когда дул ветер, вода покрывалась рябью, и можно было расслышать слабое эхо морского прибоя. Ерема любил смотреть, как облака, запутавшиеся в ветвях деревьев, отражаются во вздрагивающей мутной воде, заставляя пространство звенеть и раскачиваться.   
   На пустынных аллеях в этот ранний утренний час никого не было. Только горьковатый дымный запах и шуршание опадающей листвы. И где-то в дали равномерное шорканье – дворник сметал листву с влажного тротуара и сгребал ее в кучу.
   Проходя мимо одного из таких курганов осени, Ерема заметил слабое, как бы отраженное, свечение. Как будто по извилистым темным листвяным лабиринтам пробирался крошечный муравей, освещая себе путь огарком свечи. Приглядевшись, домовой увидел, что так странно светилось. В листве лежала жемчужная бусина. Судя по всему, у какой-то девушки порвалось ожерелье, и жемчуг раскатился в разные стороны. А одна бусинка откатилась совсем далеко и ее не нашли. И вот теперь она зыбко поблескивала среди влажных осенних листьев, как будто подавая сигналы о помощи.
   Ерема поднял потерявшуюся жемчужинку и тихонько, как бы успокаивая, погладил мохнатой лапкой.  Бусинка сразу потеплела и доверчиво ткнулась в маленькую ладонь своего спасителя. И что-то в ней показалось Ереме удивительно знакомым, как будто когда-то давно они уже встречались. Домовой обшаривал самые далекие закоулки памяти, но ответ так и не приходил. А бусинка сияла теплым мерцающим светом, словно слегка подталкивая в плечо - «ну же, вспомни, вспомни же…». И тогда домовой вспомнил и замер посреди опадающего парка, глядя в глубину аллеи, где за стволами деревьев мелькал оранжевый дворник. Но видел Ерема не старые ветви кряжистых лип и кленов, нет. Перед ним расстилалась мглистая покачивающаяся вода и извилистое морское дно. Там, среди обросших анемонами камней, жил в своей двустворчатой раковине моллюск…
      По вечерам он любил приоткрывать свой домик и слушать, как высоко-высоко над ним, на поверхности моря, издалека переговариваются большегрузные танкеры и пассажирские лайнеры. Как они рассказывают друг другу истории о дальних странствиях, о том, что видели в далеких краях. Моллюск, затаив дыхание, подслушивал их разговоры и впитывал каждое слово. Он безумно хотел туда, к ним, чтобы своими глазами видеть все те красоты, о которых они хвастались друг другу – яркие дворцы и белоснежные пристани; суровые маяки, о которые разбиваются самые грозные волны и чей свет пробивается сквозь любой шторм; сходни, по которым течет разноцветная и разноязыкая толпа… 
   Когда моллюск был еще совсем юным и раковина его еще не окончательно затвердела, он пытался рассказывать о том, что видит и слышит любопытным ярким рыбам, которые иногда подплывали к нему и резвились среди анемонов.  Ему хотелось поделиться с ними тем, что мир гораздо больше их кораллового рифа, и где-то там, далеко, на поверхности, живут другие существа. Но рыбы смеялись над моллюском, называя его фантазером и безумцем. Ведь всем давно известно, что никакой жизни за пределами коралловых рифов нет и быть не может. А корабли, стремящиеся в неведомые дали по морской поверхности – не что иное, как иллюзия, простой обман зрения. 
   Поначалу моллюск пытался возражать и даже спорить с рыбами. Он показывал на убегающие огни прожекторов океанских лайнеров и убеждал их прислушаться к тому, что кричат чайки над волнами.  Но рыбы стремительно скрывались в зарослях анемонов, не желая тратить время на выслушивание невнятного гула и странные фантазии. Им вполне хватало их размеренной жизни в убежищах из водорослей. Да и жизненный опыт подсказывал, что тот, кто слишком задумывается и предается мечтаниям, рано или поздно становится добычей хищника.
   Со временем моллюска стали сторониться. А его панцирь совсем затвердел и утратил способность широко открываться. Но сквозь небольшую щелочку он по-прежнему любил смотреть, как каждое утро лучи восходящего солнца стремительно заливают их коралловый риф и яркие анемоны оживают и доверчиво тянутся к этому свету. Моллюск вслушивался в голоса пассажиров огромных кораблей и невольно узнавал все их радости и печали. Он слушал песни, веселые или рвущие сердце тоской, под аккомпанемент гитары, банджо или даже джазового оркестра, и понимал их, не зная языков человеческих племен.
    Ему казалось, что перед ним открывается целый мир, так непохожий на однообразную жизнь их кораллового рифа. Сперва он очень тосковал от одиночества и невозможности поделиться этим хоть с кем-нибудь. Он рассказывал свои истории анемонам, и те склоняли головки, как будто внимательно его слушали. Но потом моллюск догадался, что они просто тянутся в сторону света. После этого он целый месяц не открывал створки своей раковины. Ему было очень больно сидеть в тишине и темноте, но он уже понял, что раскрыться будет еще больнее. Потом тишина, темнота и боль отступили. Внутри моллюска зазвучала музыка. Это была песня без слов, или слова ее были на всех языках сразу. Так моллюск узнал, что мир -  в нем, и он целостен. И больше не искал никого, с кем можно было бы его разделить.
    Однажды, когда моллюск, приоткрыв раковину, слушал нехитрую песенку рыбаков, проплывающих над ним в старой утлой лодчонке, к нему подплыла маленькая коралловая рыбка. Она училась в школе неподалеку от анемоновой поляны, на которой жил моллюск. Каждый день старый учитель рассказывал ученицам, как надо правильно нереститься, и как избежать зубов акулы. Рыбке было скучно слушать его в тысячный раз, и она прогуливала уроки, бесцельно плавая в сплетениях водорослей. В какой-то момент она поняла, что плывет по совершенно незнакомым местам и, судя по всему, заблудилась. Вот тогда-то она и оказалась на поляне, где жил моллюск-отшельник. 
   Рыбка из-за анемонов долго разглядывала его, пытаясь понять, чем моллюск так увлечен. И вдруг – ясно расслышала звуки рыбацкой песни, доносящиеся сверху. Странно, подумала рыбка, ведь старый учитель твердит нам, что наверху ничего нет.  Тогда откуда же эти печальные звуки?…  Но тут моллюск заметил прогульщицу и грозно защелкал на нее створками раковины. С некоторых пор он очень не любил, чтобы кто-нибудь нарушал его покой.
   Рыбка испугалась и быстро уплыла прочь. Но с того дня ей не давала покоя мысль о песнях, живущих наверху и странном отшельнике, обитающем на анемоновой поляне.
  Она стала часто приплывать туда и слушать голоса кораблей. Поначалу моллюск прогонял ее, но потом смирился, и стал делать вид, что просто не замечает. В школе обнаружили ее частые отлучки и рыбку наказали. Но она по-прежнему продолжала тайком приплывать на анемоновую поляну. И каждый раз рыбка все ближе подплывала к моллюску. Так она стала для него привычной частью пейзажа.
    Но однажды рыбка не появилась. И, очень странно, в этот день ни одно судно не прошло над анемоновой поляной, ни одного звука не донеслось сверху. Моллюск не знал, что и подумать, весь день он не находил себе места. И не было ясно, что доставляет ему большие страдания – отсутствие звуков сверху, или этой маленькой яркой рыбешки…   
    На следующее утро моллюск долго боялся приоткрыть створки. Ему было очень страшно, что все будет, как всегда, а его рыбка так и не приплывет… И как он обрадовался, когда увидел в анемоновых зарослях ее яркую спинку, так и сверкающую на солнце! Оказалось, что она весь день просидела дома, наказанная за плохое поведение. Моллюск настолько был рад ее появлению, что даже сумел приоткрыть пошире свой жесткий панцирь. Тогда он впервые за долгое время нарушил обет молчания, и рассказал рыбке, как сильно по ней соскучился. Он даже позволил ей подплыть поближе. Так, впервые за долгие годы, отшельник обрел друга и родственную душу. Теперь они вместе слушали голоса кораблей, а когда море молчало, моллюск рассказывал рыбке истории о дальних странах и пел ей песни о заморских городах. Им обоим казалось, что никогда еще они не были настолько счастливы и свободны.
    Тем временем директор школы и рыбкины родители проследили, куда она так часто убегает с уроков. Поняв, что наказания и запреты не действуют, они решили зайти с другой стороны. Однажды вечером, когда вся семья собралась в своей уютной норке в зарослях водорослей, рыба-папа как будто невзначай заговорил о моллюске-отшельнике, живущем на анемоновой поляне. Он сказал рыбке, что ничуть не осуждает этого чудака, ведь у каждого могут быть свои странности. Но неужели рыбка не понимает, насколько разные у них судьбы и дороги. Малоподвижный моллюск не видит ничего, кроме своих анемонов. А рыбку ждет большое будущее – хорошее образование, брак, семья. Что толку придаваться мечтаниям, когда можно собственными плавниками строить свою жизнь. Да и зачем тратить драгоценную юность на замкнутого чудака, когда можно резвиться с подругами и друзьями среди ярких кораллов.  Еще папа сказал, что ничуть не осуждает ее прогулы, ведь и сам был таким в молодости…  А моллюск…. Да ведь он практически не отличается и ничем не лучше обычного морского булыжника…
   Рыбка промолчала. Она выслушала папу и поплыла в свою уютную спаленку. А на следующий день, проснувшись, как ни в чем не бывало, поспешила на анемоновую поляну.  Сегодня как раз над ней должен был проходить огромный лайнер с джазовым оркестром на борту.
   Моллюск очень обрадовался рыбке. Как только первые лучи осветили поляну, он, через боль, постарался как можно шире распахнуть створки раковины и сумел подобрать влекомые течением обрывки ила и водорослей, чтобы из них сделать мягкую перинку. Он практически совсем открылся и пригласил рыбку использовать его раковину, как ложу в театре, чтобы насладиться музыкой. Но неожиданно яркая шалунья отшатнулась от моллюска. В этот момент она увидела не его мягкую обнаженную сердцевину, а жесткие, покрытые илом створки. И в ней отчетливо прозвучало наставительное: «Да ведь он практически не отличается и ничем не лучше обычного морского булыжника…».
   Музыка вдруг перестала звучать, и превратилась в обычный далекий шум волн и бульканье. А рыбка внезапно вспомнила, что подруги сегодня звали ее поиграть в коралловом гроте…
   …Моллюск медленно, с огромным трудом, сомкнул створки. Тишина, проникая отовсюду, казалось, разрывала его в клочья. Свернувшись во тьме своей раковины, моллюск плакал. Через некоторое время он ощутил, как внутри него нарастает огромный ослепительный свет, давящий и в то же время освобождающий. Это сияние звучало, как музыка, самая простая и самая непостижимая на свете...
   Через пару дней рыбке надоело резвиться и гоняться за подругами по прохладному полутемному гроту.  Она поспешила домой, а по дороге решила заглянуть на анемоновую поляну.
   Вечерняя тень сгущалась над извилистым дном, но на поляну откуда-то проникал бледный мерцающий свет. Рыбка подплыла поближе. Головки анемонов поникли, а раковина моллюска оказалась широко распахнутой. Впервые рыбка подавила в себе страх и заглянула внутрь. Но вместо свернувшегося клубочком нежнорозового мягкого моллюска, перед ней предстала жемчужная капля, истекающая тихим ласковым светом, похожим на колыбельную песню. Это был его последний подарок своей маленькой подружке.
   А между тем время шло, опускалась ночь, и рыбке давно пора было отправляться домой. Ведь завтра предстоял урок, который не стоило пропускать – строгий учитель расскажет об опасности, которую таят в себе замшелые морские камни…
… Ерема еще раз погладил мохнатой лапкой жемчужину, словно убаюкивая и утешая. А потом осторожно положил ее в карман теплой курточки, связанной бабушкой Савельевной. Туда, где хранились самые заветные воспоминания, счастливые билетики и прошлогодние листья.