Даже вещий ворон не учует, знать бы!
Где преклонишь мощи, у какой усадьбы?
Может, в поле чистом, от стрелы татарской?
Али яда примешь из руки данайской?
Умирал разбойник, атаман и бражник,
Под замком угрюмо, стены, дверь и стражник
Отходную пели, мотыльки да блохи.
И вскричал разбойник на последнем вздохе,
«Страж, войди, не бойся, расскажу я много:
Хочешь быть богатым, ждет тебя дорога.
Под камнем замшелым клад лежит несметный.
Место ты узнаешь по следам приметным,
Воровскою порчей место то объято.
Чуть дрожат листочки, и трава примята.
Только клад отыщешь, голоса услышишь.
Если обернешься, то навеки сгинешь!»
Дети обернулись, будто их позвали,
А глаза-бесята страхом заиграли.
Дед привстал маненько, табаку стреножил,
Раскурил цигарку и рассказ продолжил.
«Вот те ключ заветный и лесная карта
В сундуке отыщешь золото, бриллианты,
Но запомни, милай, в том соблазн великий,
Если обернешься, не найдут улики!»
— Что же будет, диду, если обернешься?
— Сказано же, дети, к дому не вернешься!
И разбойник сник на последнем вздохе.
Взгляд остекленел и померкнул трохи.
Дед дымил цигарку, морщился и кашлял.
За окном тускнели меловые пашни.
Тужился припомнить, что же было дальше.
Ветер разгулялся на духмяной пашне.
— Вот помёр разбойник, стражник разгулялся.
Золото, бриллианты в доме видел, статься.
На купечью дочку масляно взирая,
Уводил с собою за ворота рая.
Калачей три пуда заготовил в лето,
Замусолил карту, не страшась навета.
Прихватил поддевку и картуз от гнуса
И ушел дорогой счастье кликать в уши.
День идет дорогой и второй проходит.
Страшная тоска стражника тревожит:
То рычит медведем, то как волк завоет,
То кукушкой черной бесконечно ноет.
Дети обернулись, из сеней завыло,
Фыркала в подклети рыжая кобыла.
Ветер разгулялся снежной крупою.
— Стражник шел по карте колдовской тропою.
Трепещут листочки, и трава примята.
Радовался стражник: не соврала карта.
Будет дочь купца, знать, моя невеста,
Устелю цветами свадебное место.
Тишина кругом, и сверчок не пикнет,
Только лишь трава под ногами никнет.
Заиграл огонь в кованой лампадке,
Месяц небо ткал в расписной рубашке.
Трепещет листва над камнем угрюмо,
Тишина кругом навевает думы:
Что за лес такой и сова не ухнет?
И трава кругом без причины жухнет?
Но вопрос повис над заветной ямой,
А сундук возник золоченым займом!
Обезумел страж от такой находки,
Растворил сундук, пересохло в глотке!
Вдруг ожил тот лес, что досель таился,
Птицей гомонил, филином кружился,
Зарычал лисой и овцой заблеял,
Ветер шел с дождем, листопадом сеял.
В одночасье смолк — и опять затишье.
Чувствует спиной взгляд недобрый, хищный.
Между голых крон, задыхаясь, дышит,
Но не видит страж, чувствует, что рыщет!
— Дедушка ох, страсть, неужели сгинет?!
— Не спеши малец, сказ по капле стынет. —
Щурился старик, межил к свету очи.
Ветер завывал, день на убыль к ночи.
Испугался страж, заметался милый.
Чувствует душой колдовские силы
И не в радость уж золото, бриллианты,
Лишь одна напасть — добежать обратно.
Но сундук тяжел, ноша тянет плечи.
Чувствует спиной, слышит злые речи:
«Стражник, ну на кой разбудил ты лихо?
Жили до тебя мирно мы и тихо».
Голос за спиной ручейком скатился,
Смехом озорным, бархатом душистым.
«Парень молодой, что идешь невесел?
Иль куда спешишь, иль не знаешь песен?
Может, не узнал девицы пригожей?
Дочери купца, молодицы гожей?
За тобой пошла в этот лес дремучий,
На тропинке жду у мохнатой кручи».
Обернулся страж к молодице милой,
Полонила та нечестивой силой.
«Ну, иди ж ко мне! — говорит девица. —
Травы да цветы, я в лесу царица».
Он пошел вослед, окрыленный счастьем.
Девица, кружась, шелестела платьем.
Средь лесных цветов по траве ступая,
Стражник к топи шел, не подозревая.
А когда прозрел, уже было поздно.
Ветер песню пел над болотом грозно.
Страж просил и звал милую девицу,
Золото сулил, бархата и ситцу.
Хохотала та над мольбою парня
И исчезла вмиг, будто чья-то тайна.
— Дедушка, а что, девушка колдунья?
— Нет, то, дети, дух, грешная плясунья.
Дух, обман лесной, мертвая купчиха.
В топях и лесах бродит лешачиха.
Стражник вслед пошел на свою беду.
Ладно, спать ложитесь, да и я пойду.