От меня до тебя пара суток в дешёвом плацкарте, и твоё "незнакомы" - как нечего больше сказать. То, что выпало мне на краплёной той карте, я с реальным "не будет" не в силах связать. Я не в силах спокойным быть, взросло-разумным, не писать тебе больше, не звать, не звонить. Я всегда был такой. И каким же мне шумным грохот сердца казался. Вот так вот любить - не прося обещаний, ни взгляда, ни слова. Да и что там - не слыша, не зная в лицо. Только биться о стену. И снова, и снова. Выпуская из лёгких сквозь губы кольцо
словно-космоса - дыма. Не помня о страхах, Афродита вопьётся в артерию.
Звон.
Звон в ушах, и три сотни их глав спят на плахах. Вырывается хриплый растерянный стон.
Поутеряно зево трубы кислородной, подо мной - пузыри, надо мной - океан. Вода жадной собакой до плоти голодной поглощает меня в голубиный туман. Как сквозь масло ножом. Мне так больно, так страшно. И я, знаешь, давно не писал так стихи. Возвращение в детство. И как-то неважно, что подумают. Хлопья мне в горло пурги
залетают, комки создавая сырые, не боясь повредить заводной механизм. Боже мой. До чего человечески-злые. Боже мой. Погибаю за свой атеизм.
Так скажи мне, скажи, кот-с-чеширской-улыбкой... Тонких губ твоя томность и скрытности глаз. Неужели же было нелепой ошибкой всё хвалёное счастье, смешное "сейчас"?
Я ушёл далеко. За границы рассвета. Драпируя лицо своё воском, хвоёй. И доверчивой плотью - по стали стилета... А остался всё той же незначимой тлёй.
От тебя до меня - огонёк меж ладоней. Лишь раскрой мне: какого же цвета глаза? Передвинь перемычки абстрактных ироний. Может, в радужках плещет немая гроза? Может, тёмная темень? Иль зреющий колос? Может зелень? Иль серый и мокрый асфальт?
И какой же твой голос? Прекрасный твой голос... Баритон иль сопрано? А, может быть, альт? И какие же руки? По клавишам, да ведь? И до пояса сыплется пепел волос...
Я дефектный, прости уж. Меня не исправить. Я опять. Ты прости. Я опять. И всерьёз.
Я томлю этой лирикой, сладкой патокой
я теку по губам. Или ядом плююсь. Я - одной из тех птиц до конца одинокой. Без тебя уже больше... Сгореть не боюсь.
Я сорвал бы один с горьких губ и исчез бы. Навсегда, тёмный эльф, без напутствия вслед. По велению матери, ветреной Гебы. Натянув до волос старый клетчатый плед. Не мечтая сказать с тобой только лишь слово, не мечтая взглянуть на рисунки хоть раз. Обнимая послушно кого-то другого. Не узнав недоступный мне цвет твоих глаз.
Голова моя - тяжесть, в гортани свинец /ах/, выжигает меж гланд твои строчки, слова. Я тону в этих страшных преградах, запретах. Разошлись края рта - чёрно-бурого шва.
Надоел? Что ж, пойду. Я же знаю, что глупо. Что ж ты думаешь... Мутны глаза черепах, словно пятнышки жира в тарелке от супа. Не смолкая, играет в сознании Бах.
Ре-минором. Русалочка. Помнишь, та сцена? Значит - Принц. Улыбнись. Я исчезну в волнах. Я лишь воздух, солёная белая пена.
Нет нужды /хоть хотелось назвать/ в именах.
Когда стану чуть-чуть навсегда я мертвее. И раскрывши вдруг крылья - я вниз. Вниз с моста. И твой образ увижу немного /за миг/ чуть вернее.
И объемлет меня
Номер три /твой вокзал/
Широта.