Мне дважды удаляли мою публикацию про Российскую «помощь» Украине, а в комментариях советовали писать не политические статьи, а лирику – что-ж, попробую.
Я расскажу о себе. Возможно – это будет лирика...
Генетически – я наполовину украинец. На какую – видно по фамилии. Но реально я, скорее, русский. Я родился в городе Петушки Владимирской области и всю жизнь прожил в Москве (кроме школьных каникул и выходных, котрые я проводил у бабушки во Владимирской области). Но почти все школьные годы я летом ездил недели на три к другой бабушке – на Украину. Тогда говорили так и я так привык. Если бы я работал диктором на телевидении – я стал бы говорить «в Украину», а так не вижу смысла.
Бабушка жила в селе Преслав Запорожской области в километре от Азовского моря, поэтому чаще вместо «на Украину» у нас говорилось - «на море». Другого моря, кроме Азовского до 2-го курса института я не видел. Ездить на Украину мне всегда было интересно и не только из-за моря. Во первых – мы ездили с отцом, а он мне всегда что-нибудь рассказывал. Я обожал его слушать. Он мог рассказывать что угодно, например, про историю (или современность) разных стран (он историк, политолог, социолог), про свою собственную жизнь (которая воистину достойна книги) или просто пересказывал какую-нибудь из книг, которые читал, точнее – слушал, поскольку он инвалид по зрению (война).
Кроме того ездить на Украину мне было интересно, поскольку там всё было по другому. Совсем не было леса, а все деревья были посажены. Было сухо, трава была другая, степная и везде в земле были осколки ракушек. Грибы никто не собирал (хоть после дождя они росли в больших количествах), а когда я их набрал – бабушка их выкинула. Дома и дорожки были чистыми и аккуратными, все хаты (даже совсем маленькие и даже сараи) побелены, наличники покрашены голубой краской. Во Владимирской области тоже были красивые дома, но, мягко говоря – не все. Полно было домов серых, не крашеных, а то и вовсе покосившихся, с упавшими заборами и почти все - деревянные. На Украине почти все дома были каменными (или мазанными, что для меня было всё равно).
Много было всего необычного, например – радио и (частично) телевидение было по украински. По началу я ничего не понимал и мне это не нравилось. Постепенно я привыкал и вернувшись в Москву даже скучал по украинскому языку и южному мягкому говору.
Когда мы ходили с отцом на море – мы шли вдоль речки, заросшей с левой стороны камышом и этот камыш шумел на ветру. Правый берег был сплошь покрыт воронками, поросшими «травой» - два вида колючек и солончаки, иногда чертополох. В реке змеи охотились на лягушек и по утолщениям было видно – сколько лягушек съела каждая змея. Отец научил меня особым образом открывать рот, что бы в нём завывал ветер. Это было детство.
Да, много там было необычного. На высоком берегу моря был Дом Инвалидов. Они шили тапки, мастерили разную бытовую мелочь и тем жили. В России я ничего никогда не слышал о «домах инвалидов». В Преславе же часто можно было услышать: «я это купил у инвалидов» или «а ты съезди к инвалидам, купи». «Съезди» - это на велосипеде, реже – мопеде или мотоцикле. Кстати, о мопедах. В сельпо у тёти Нади (жены моего дяди Вани) запросто стояли не только велосипеды, но и мопеды (и даже знаменитая «Верховина») и мотоцикл. В России всё это было дефицитом, часто продавалось по записи (почти как автомобили). Удивительно было и то, что мы всегда брали у тёти Нади книги, которые в Москве купить было невозможно и сдав макулатуру. Какие-то она для нас откладывала, но многие просто стояли на полках.
Необычным было село. Оно было огромно. По российским меркам это был город (как Петушки или Костерёво). Там был дворец культуры с красивым парком, почта-телеграф-телефон, магазины и т.д. Мало того - село было болгарским. Там, конечно жили и украинцы, но болгар было больше. Соседка баба Горичка, да и тётя Надя были болгарами. Для меня же болгары воспринимались как иностранцы. А иностранцы тогда это как инопланетяне (кто-то их видел, но существуют ли они – неизвестно).
Была ещё одна непонятная вещь. Когда мы проезжали станцию «Пологи» отец иногда задумчиво говорил в пол голоса: «с Гуляй Поля до Полог – Махно царь и бог». На мои расспросы не отвечал. Нас учили, что Махно – злодей и враг, отец же явно его таким не считал.
Вообще отец старался не рассказывать мне вещей, которые бы осложнили мою жизнь в «светлом социалистическом обществе». Много позже я узнал от него как у людей выгребали всё, до гнилой картошки и люди выживали лишь благодаря сусликам и морю, каким праздником для них было, когда мой дедушка нашёл идя зимой с работы мёртвую ворону, как он принес её домой и как они долго варили эту деревянную «курицу». Про паровоз, который идя с Украина перегруженным еле разгоняется и пыхтит: «масло, сало та пшеныться, масло, сало та пшеныться, масло, сало та пшеныться...», а идя обратно налегке - «болты-гвалты, болты-гвалты, болты-гвалты. ГПУ-у-у-у!»
В те годы максимум, на что его хватало это в Вербное Воскресенье вспомнить как его мама хлопала прутиками вербы и приговаривала: «верба бье, не я бью, за тыждень – Святый Дэнь. Не помирайтэ – Священной Пасычки дожидайтэ» (извините, если с ошибками). А после – отмалчиваться на мои расспросы, почему это обязательно «помирайтэ», что такое происходило в это время года, что можно и умереть, не дожить до Пасхи.
Бабушка Мария всё время работала. Моя другая бабушка Нина тоже работала очень много, у неё всегда дома была чистота и порядок, а огород (соток пятнадцать) всегда был лучше всех, но под вечер у неё бывало свободное время (сходить в гости, погулять, посмотреть телевизор). У бабушки Марии свободного времени не было – скотина (куры, утки, корова, хряк). Иначе не прожить. Как-то я с удивлением узнал, что у бабушки Марии пенсия 14 рублей (у бабушки Нины была под 60 рублей и это не казалось много). Но мне сказали – это ещё хорошо, раньше и того не было.
Поздно вечером бабушка Мария шла в свою светёлку и молилась. За нас с отцом, других детей и внуков. Плакала.
Бабушка Мария почти не говорила по русски и мне было трудновато с ней общаться, но она меня очень любила. Правда, пожалуй, меньше, чем отца. Отца она любила невероятно. И было за что. Его младший брат и сестра (да и вся семья) выжили во многом благодаря отцу.
После потери отцом зрения они с моим дедушкой чудом добрались до Закарпатья, где был интернат для слепых. Пока отец учился в интернате (а, позднее - в университете) он высылал свою стипендию домой, а сам жил на подработку (сколачивал ящики) и позднее он всегда помогал семье родителей. Вспомнилось, какое у меня было странное чувство, когда я видел как отец обращается к своей матери. Во первых – на «вы» и с какой то теплотой всегда. Моя мама тоже очень любила свою маму (мою бабушку Нину) и отца, но там было всё «по-свойски» непосредственно и без всякого пиетета. Я привык именно к этому и общение отца с его матерью мне было непонятно и завораживало.
Бабушка давно умерла. Умер и дядя Ваня. Бабушкин дом продали. В Преславе я с тех пор не был (хоть там живёт тётя Надя, мои двоюродные брат и сестра, племянники).
Я скучаю. После я много раз был в Крыму. Мне очень нравится Крым – и море, и горы, и люди, и всегда Крым мне напоминал Преслав и другие Украинские сёла и города. Я люблю Крым и потому, что он всегда восполнял мне нехватку Украины моего детства.
Пожалуй, я наполовину украинец не только генетически. Особенно – сейчас.