глава 12

Александр Рюсс
      ГЛАВА  12

О  ТОМ,  КАК  ОНИ  ПОКИНУЛИ               
     ИМПЕРСКИЙ  ГОРОД

С  глубоким  чувством  на  Ундину
Глядел  фон  Гульбранд...
                в  ней  одной,
Что  стала  другом  и  женой,
Он  золотую  середину
Противоречий  различал
В  борьбе  Божественных  начал.

«Не  знаю,- думал,-  я  ль  душою
Такой  безгрешною,  большою
Морскую  фею  наделил,
Иль  силой  высшею,  иною
Её  Господь  благословил,
Но  в  мире  не  было  и  нет
Такой,  дарящей  добрый  свет, 
Родной  души...» 
             Её  слезинки
С  ресниц  губами  собирал,
С  ланит  прилежно  отирал,
Глаза  любимой  целовал,
Сдувал  случайные  пылинки
С  волос  златых...
               Имперский  город,
Что  ненавистным  стал  теперь, -
Причину  горестных  потерь,
Решил  покинуть  он,  коль  скоро
Непонимания  стена
Вокруг  жены  вознесена.

Заутра  подан  экипаж...

Ундине  дверцы  верный  паж
В  карете  уж  приотворил...
Конь  рыцаря  копытом  бил,
Нетерпеливо   в  удила
Вгрызаясь.
           Свита  выездных
Сидела  в  сёдлах  вороных
Коней...
           Тут  дама  подошла.
Походка  дамы  тяжела.
Наряд  убогой  простотой,
Достойной  нищенского  званья,
Увы,  вельможного  вниманья
Не  привлекал  к  рыбачке  той.

«Ступай  себе,- ей  молвил  рыцарь,-
Ни  сеть  твоя,  ни  твой  товар,
Будь  продан,  принесён  ли  в  дар,
В  дороге  нам  не  пригодится».

Рыбачка  веки  подняла
И  слёзы  хлынули  потоком...
О,  Боже! 
            То  суровым  роком
Преображённая  жестоко,
Бертольда  бедная  была.

Метаморфозой  этой  дикой
Та,  что вчера  была  великой,
Настоль  была  изменена,
Что  зарыдает  и  стена.

Ундина  с  нею  воротилась 
В  уже  оставленный  дворец ,
И  там  узнала,  наконец,
Всё  то,  что  с  нею  приключилось.

Как  гордый  герцог,  без  смущенья,
И  не  скрывая  возмущенья
Её  поступком, 
                со  двора 
Велел  убраться  до  утра.
Но  за  утерянное  детство
Дал  состояние  в  наследство.

Отца и мать, (коль  так  назвать
Должна  я  бедную  чету),
Отправил  в  хижину  опять,
В  убогость,  грязь  и  нищету,
Охраною  сопроводив
И  милостями  одарив.

Хотела  с  ними  я  пойти,
Да  знать  у  старца  не  в  чести
Была...  он дурью  и виной
Меня  корил,  велев  одной
Идти  к  ним  через  страшный  лес,
Где  правит  бал  коварный  бес.

Коль  Богом  буду  прощена,
Да будет  сила  мне  дана,
Венчая  горький  жребий  мой,
Дойти  до  хижины  живой.

«Но  сбрось,- добавил  он,- наряд,
Что  вряд  ли  в  хижине  сгодится.
Тебе  пристало  нарядиться
В  одежду,  что  ласкает  взгляд
Людей  простых — рыбачье  платье,
Что  носят  все  твои  собратья».

Что  делать  мне?  Я  согласилась
И  вот  пред  вами  появилась
В  убогом  платье,  чтоб  меня 
Чурались  люди,  прочь  гоня.

Теперь  же  отправляюсь  в  путь,
Чтобы  добраться  как-нибудь
К  рыбацкой  хижине  к  утру,
Где  непременно  я  умру
От  горя...
            Ждёт  меня  судьба
Рабыни  в  хижине  раба.

Пусть  будет,  как  угодно  Богу,
Но,  отправляясь  в  путь-дорогу,
Прошу  вас  грех  мой  отпустить
И  сердце  глупое  простить.

Ведь  я  и  так  судьбою  властной,
Навеки  сделана  несчастной.

Коль  есть  в  вас  толика  добра...
Представьте  только,  кем  вчера
Была  я?   
         Золото  и  власть!..
И  так  случилось  низко  пасть!»

Она  рыдала  причитая,
Как  деревенщина  простая,
Жизнь  недостойную  кляня,
И  лишь  себя  во  всём  виня.

Ундина,  сердцем  золотым
И  нравом  ангельски  простым
Забыла  горечи  обид,
Спесь  гордых  слов  и  злобный  вид
Бертольды,   обещая  ей —
Сестрице  названой  своей —
Приют   в  Рингштеттене,  куда
Они  уедут  навсегда.

Сердечной  радости  открыта,
Не  вспоминала,  как  сердито
Ей  дядя  Струй  твердил  о  том,
Что  брать  с  собой 
               в  фамильный  дом
Фон  Гульбранда  нельзя  чужих
Людей  завистливых  и  злых,
Таких,  как  Берта....   
                де  она
Ундине  Дьяволом  дана.

«Со  мною  будь,  как  было  прежде,
На  «ты»,  к  чему  нам  маскарад?
Мы - сёстры, муж  мой - добрый  брат
Тебе...   Кто  прав,  кто  виноват,
Не  всё  ль  равно?
                Окно  надежде
На  счастье  вместе  отворим
И  Бога  возблагодарим».

Услышав  то,  Бертольда  робко
На  рыцаря  метнула  взгляд...
               
Но  Гульбранд,  мнилось,  тоже  рад
Принять,  как  равную,  в  семью
Сестрицу  новую  свою.

«Супруге  ласковой  поверьте,-
Сказал  он,-  жизнь  свою  доверьте
Сердечку  доброму,  а  я
Вернувшись  в  милые  края
Рингштеттена,  пошлю  гонца
К  тому,  кто  был  Вам  за  отца
Все  эти  годы,   
                чтобы  он
Не  потерял  покой  и  сон
Печалясь  в  горестной  тоске
О  той,  что  ныне  вдалеке.»

Под  руки  подсадил  в  карету
Супругу  с  названой  сестрой
Фон  Гульбранд...и, в  размывах  света,
Карета  скрылась  за  горой.

Неслась  то  рысью,  то  прискоком
Их  кавалькада...  Наконец
Явился  в  мареве  далёком
Рингштеттен — сказочный  дворец
И  древний  зАмок  на  равнине
Роскошной  Швабии,  что  стал
Их   домом-крепостью  отныне,
Где  каждый  встреченный — вассал.

Фон  Гульбранду  не  до  идиллий
Давно  известных  дивных  мест...
Ундина  ж  с  Бертою  бродили
По  замку  и  его  окрест.

Всё  внове  им...ласкают  взоры
Уступы  скал,  буруны  рек,
Лесов  осенние  уборы
И  трав  стремительный  разбег.
Вдруг,  у  ручья,  что  плёл  узоры,
В  костюме   белом  человек
К  ним  вышел.   
             Ликом  водянист  он...
Бертольда  вздрогнула...
                она
Была,  казалось,  смущена
Прищуром  старца 
             злобнопристальным.

Ундина  гневно  поглядела,
Махнув  рукой, и  пришлый  вмиг
Парик  свой,  будто  поседелый,
Склонил,  ссутулился,  поник.

«Не  трусь,  Бертольда, 
                наш  знакомый
Фонтанщик
            зла  не  причинит.
И  в  доме,  и  вдали  от  дома
Нас Богородица  хранит.

Послушай!  Станешь  ты  второю
Хранительницей  тайн  воды.
Как  на  духу  тебе  открою
Я  Струя  тайные  ходЫ.

И  рассказала  ей  Ундина
Про  все  минулые  дела...
Как  Струй,  сумняшися  невинно,
Девчушку,  ту,  что  родила
Рыбачка, 
           герцогу  подкинул,
А  дочь  властителя  морей,
На  берег  чудищ  и  зверей
Занёс  и  волнами  отхлынул,
Отдав  на  волю  рыбака,
Которого туга - тоска
По  дочке  сгинувшей  терзала...

И  дальше  всё  пересказала:
Про  шутки  с  рыцарем,
                святым,
Про  страхи,  что  случилось  им
К  избе  рыбацкой  на  пути
От  дядюшки  перенести.

Как  с  рыцарем  обручена,
Душой  бессмертною  она
Оделена  теперь  навек,
Как  всякий  добрый  человек.

Воображением  Бертольда
Смутилась...   
             ужаса  полна,
Безмолвно  грезила  она,
Незримо,  щупальцами  холода
Была,  казалось,  стеснена.

Явь  объявилась  страшной  сказкой...
Она  с  брезгливою  опаской
Следила,  глаз  не  отводя,
За  девой  моря  и  дождя.

Когда  же  рыцарь,  воротясь,
Женой-красавицей  гордясь,
Ласкал  её  и  целовал,
Навеки  милой  называл,

Бертольде  было  не  понять:
Как  мог  он  жарко  обнимать
Неведомое  существо,
Столь  недостойное  его?