Скоро полночь. Тепло и уютно. Спит ребёнок. В ночной тишине мерно ходики тикают. Чутко мышь прислушалась. Тень на стене. Лёд окна, как большой телевизор во всю стену. А в нём - снегопад.
И я каждую ночь это вижу….Густой, тяжёлый снег валит до утра. А с рассветом доброе тёплое солнце слизывает холод, и сугробы до полудня истаивают, сбегая ручьями в низины.
Ночной снег, словно мокрый лебяжий пух, снующий на синем персидском шёлке морозного воздуха, жгучего и плотного. В межгорье не бывает ветров. Здесь всё особенное. Люди, климат, нравы. Пахучие травы и деревья, без запаха фрукты и цветы. Розы бывают голубыми, а ирисы – бледные, почти без стебля и аромата. Весной зацветёт саксаул. Ствол его бордовый и гладкий, как пластмассовый . А вместо кроны – изумрудный , игольчатый газ листвы, свисающий дивной прозрачной накидкой, с кистями розовых микроскопических цветов, источающих подслащенную горечь жжёного каучука. Весенние тюльпановые горы, чьи бархатные склоны разделены границей из желто-красных – двуцветных цветов с мясистыми приземистыми стеблями и широкими листьями, в белесых крупных веснушках с бело - мраморными разводами. Вместо одуванчиков алеют маки. На сквозняках расщелин тонко и завораживающе благоухая, пылает горный воронец. Его любит нюхать детёныш сайгака. В долине лёгкий ванильный дух джигиды, внешне похожей на иву с ягодами, размером в пол горошины, видом схожими с косточкой финика. В любой сезон горы плюшевые. Отощавшие и одичавшие за зиму кони – неправдоподобно грациозны и длинногривы. На бегу их рёбрышки переливчато движутся , подчёркивая точёное совершенство и особую утончённость коников, немыслимую фактуру их изящных тел, сквозящую через сияние атласной кожи. Земля, все её произведения, рельеф ,а также вода, камни, запахи, во все времена года и суток здесь иные, чем в моём краю. Жгучее, безжалостное дневное светило насквозь прошивает низкое прозрачное небо. Фиолетовым вечером из горы в ночную долину выкатывается низкий прохладный лунный шар. Жёлтый, с оранжевым отливом и такой большой, как тысячи лун, слившихся в одну, величиною в пол неба. Он так чисто светит, как круглый киноэкран, на котором видна девушка, с коромыслом на плече, наступающая прямо в алмазы, кем-то высыпанные ей под ноги…
Таких звёзд нигде и не встретишь, разве что в космосе или во сне, а она не берёт ничего.
А в экране ночного окна только ночь и её тишина…. сине - белый искрящийся фильм, снегопад, как летящий ковыль…легкий, кувыркающийся. Он завораживающе тихо крадёт моё желание сна , который вслед за снежными пёрышками улетает из сонного сознания в небо, рождая иное желание – мечтать.
О чём? О тебе. О моём скором возвращении домой.
О радости, которой Ты встретишь нас с сыном , дивясь, как все мы изменились.
Густо налипая на края форточки, снег плавно скруглил её углы, соединив со стеной дома уличный подоконник, наметая пуховые, широкие , чуть рваные, рыхлые сугробы на вешала, с заиндевевшим, забытым мной с вечера бельём, пришпиленным к воздуху рогатками цветных прищепок. Как тих и грациозен твой ход, Снег! Кто ещё раз покажет мне и повторит эту снежную ночь с её вьюжною песнью, про первозданную небесную чистоту зимы?
Решив снять мёрзлое бельё, пытаюсь не шуметь. Осторожно покинув кровать, тёплыми ступнями нахожу мягкую прохладу половиц и домашних туфлей. Колыбельным шелестом отвечает прикосновению ветра шёлк портьер у едва прикрытой двери балкона. Отворив её, выхожу под холодный ушат снега, опрокинувшийся на меня небесным потоком. Как дикие жгучие пчёлы, снежинки моментально захватывают в плен мой рот, бесцеремонно проникая во все вырезы моей ночной сорочки, дерзко жалят холодом мою шею, руки, лицо, икры ног. Перехватывая дыхание, залетают под подол моей тонкой ночной сорочки. Ослепляя белизной, Таинство вьюжной зимней ночи, безмолвствуя, приступает к первому театральному действу:
Точно на заснеженной сцене , на занесённом снегом бордюре балкона, спит дикий Голубь, спеленатый в пуховый белый плащик со снежным капюшоном. Он похож на небольшую фарфоровую статуэтку, завёрнутую в сверкающий ослепительно белый плюш или бархат. Его веки прикрыты.
Женщины, они на самом деле волшебницы. Поэтому соответствующим образом и поступают. В совершенном очаровании от увиденного, я неожиданно для самой себя быстро простираю вперёд обе мои руки и пленяю спящее, сияющее диво. Заключив голубя в ладони я быстро внесла его в комнату, и, как можно осторожнее посадила спящего пленника на круглый , застланный голубым льняным покрывалом, стол. Сожалею, но я испытала восторженный азарт ловца! О, гордый человечек, зачем тебе это ?
Пробудившись ото сна , мой пленник был скорее удивлён, чем напуган. Вместо того, чтобы кричать и биться, Он, встрепенувшись, вдруг раскатисто и низко заворковал, очевидно негодуя по поводу моего вероломства. Беспомощно и героически Он стал кружить по столу, на ходу выпячивая грудь и распушая перья . Выразительно опустив и растопырив крылья мой пленник возмущался, не понимая спросонок, что произошло, Он ходил передо мной, всем видом давая понять, как Он сокрушён , а я - я непростительно виновата. Очевидно выговаривая мне , посмевшей разбудить его, невинно дремавшего в снегу, на воздухе. Вместо того, чтобы, тихо полюбоваться на его доверчиво спящий силуэт через прикрытую дверь, и позаботиться о том, чтобы не напугать моего доверчивого друга, живущего с голубкой на моём балконе, я так подло поступила. Да, это так. Упрекая меня в том, что хватаю руками то, что мне не принадлежит, беспокою, нарушая чудный голубиный сон моего пленника, Он так очевидно был потрясён и возмущён моим неосторожным ,непростительным поступком, до глубины его голубиной души, что ни на что, кроме упрёков не отваживался . О! Как неповторимо красив был мой крылатый пленник, вынужденный выступать передо мною наспех, в тающем на голубиной головке (некогда снежном) колпачке, спросонок, незаслуженно волнуясь на моём круглом, застеленном узорным покрывалом, домашнем столе, как на театральной сцене. Кротко, как сумела, на свой лад, извинительным тоном, я, как завороженная, тихо повторяла за голубем его голубиные звуки и переливы, оправдываясь в своём проступке, при этом стараясь не делать резких движений, чтобы продлить и не прервать это хоть и возмущённое, но такое дивное и трогательное сценическое выступление. Боже! – думала я,- какое счастье, что можно быть таким красивым, бесподобным и не съеденным во время ночного визита! Благодарю тебя, что снизошёл ко мне , что удивил на славу. Я этого никогда не забуду.
Выворковав мне всё, что смог спросонок, очнувшись наконец и окончательно опомнившись, голубь неожиданно вспорхнул со стола, сделав несколько опрометчивых виражей по комнате, и не найдя естественного выхода, шумно ударился о стекло. Сердце моё ударило в набат и виновато заныло. Не желая , чтобы мой пленник ушибся, поранился , или не дай Бог, плохого обо мне подумал, я поймала его на окне, набросив, будто сеть, край оконного тюля, и, чувствуя сильное желание снять с себя ответственность, распахнув настежь балконную дверь, я выпустила моего нечаянного ночного пленника на волю.
И он, будто ангел, растворился в снежной ночи.
Восхищённая и взволнованная, замерев, я глядела, как голубиные пёрышки медленно паря, воздушными корабликами оседали на пол, на стол, подоконник , кровать. Как тихий ночной снег. Сожалея, что так неловко получилось, слегка расстроившись, я прилегла рядом с сыном, снова забыв снять бельё. Засыпая, я сожалела, что напугала голубя, который давно живёт с голубкой в своём гнезде, свитом на бамбуковых удочках, которые прежний хозяин моей квартиры много лет назад закрепил над балконным окном, да так и оставил из-за голубиного жилья, свитого на них. Я так хотела, чтобы хоть кто-нибудь, хотя бы ещё один человек на свете увидел эту мою историю. Ты, например. Ведь это я для тебя написала. А сыну я утром расскажу. Он мне поверит, приняв в подарок снежные перышки моего нечаянного гостя. Пока.