Эти давние стёжки! Была в них такая отрада!
Эти старые вётлы! От них я досель не отвык.
Вспоминаются снова – решётка совхозного сада
И фруктовое царство, пред коим терялся язык.
Августовская синь проникала там в каждую ветку,
Августовское солнце купалось там в сказочных снах.
И густые плоды излучали такую расцветку,
Что мутилось у нас в завидущих ребячьих глазах.
И глядел я туда – и душа замирала в экстазе, –
Никогда не знавал я такой неземной красоты!
Погулять бы денёк, полежать бы в таком вот Ширазе,
Что раскинул покров на четыре, пожалуй, версты!
Расцветал там шиповник, как самая яркая роза,
Да и роза кивала под сенью густейших аллей.
А ещё я там видел – как важный директор совхоза
Проходился под ручку с вальяжной супругой своей.
Он такой был дебелый – как мякиш у ситной ковриги,
И сиял его череп – от солнца, мытья и бритья.
И гуляли они, позабывши земные вериги,
Да по тем ли цветам, в наилучшем углу бытия.
И входили они под навес того райского древа,
Что сияло и млело в сладчайшем наливе златом.
И касалась перстом, и срывала то яблочко Ева,
И вкушала его на зеленой лужайке потом.
И, как райская птица, взлетало вдруг солнце на ветку,
Рассыпая вокруг и рубин, и сапфир, и топаз...
И какой-нибудь хлопец мяукал в садовую клетку,
Заряжал я рогатку и левый прищуривал глаз.
А под вечер, курьером, отца вызывали в контору,
И такое внушенье давал ему строгий завком,
Что родитель, вернувшись, давал мне вселенского Дёру –
И ремнём, и верёвкой, и дланью, и правым носком.
И лицо моё было такого же райского цвета,
И седалка моя излучала не меньше прикрас.
А в итоге мамаша вручала мне сумку за это –
И катил я за фруктом в кирпичный совхозный лабаз,
Становился в хвосте, что тянулся во всю верстовую,
А в соседних дверях выставлял свои блага нарпит.
И до полночи нам выдавали грушовку такую.
Что, попавши на зуб, вырывала глаза из орбит.
Но была она тоже расцветкой нисколько не хуже
И на высшем виду красовалась у нас на столе.
А иначе вовек я не сплел бы из эдаких кружев
Эту новую песнь, что, увы, пропадала в земле.
1982