1
- Ты посмотри, какой закат!
- Ага, как угольки в мангале.
И снова сиднями сидят,
лишь только позы поменяли.
Над ними вечные дубы
шумят листвой, и в этом шуме
есть предсказания судьбы,
по крайней мере, предпосылки для раздумий.
Шурша ореховым листом,
под кедром сорокаметровым
поет малиновка о том,
как больно жалил грудь венец терновый…
Костер кривляется у ног
марионеткою заката.
- Ну, что, давай на посошок?
- Пожалуй. А потом – по хатам…
2
А на поляне гвалт и беготня –
играют отроки в команчей и гуронов.
И челкою саврасого коня
взметается прибрежной ивы крона.
И от заката покрасневший лес,
где ирокезом – ель, бойтатою* – омела,
как воинство, сошедшее с небес,
топорщит копья и готовит стрелы
уже на отвоеванной земле
вокруг ручья, звенящего, как стремя,
вокруг остатков пищи на столе,
что был сколочен грубо и на время.
Заходится надсадным лаем пес.
Трепещут листья, воздух голубеет…
И выбегает ветер на откос,
и замирает, как пред Челубеем.
3
Огнем пылают бахтерцы
и бессерменские боданы,
на шлемах вкруг венцов зубцы
как будто лепестки тюльпанов.
Наборный щит и сагайдак,
на золотой пластине кречет, –
а сам глядит с прищуром, так,
как будто взглядом стрелы мечет.
На мазды с хондами взглянул
едва, презрительно-скользяще…
Пронесся по вершинам гул,
последний всадник скрылся в чаще.
Молчали женщины с детьми.
«Гал-гал! Гал-гал!» - кричали галки.
- Что это было, черт возьми?!
- Хер его знает! Годовщина Калки…
4
Дотлел бикфордов шнур заката,
на черном небе звезд гораздо.
Несутся, плотной тьмой объяты,
две хонды и четыре мазды.
Тьма – глаз коли, тем паче ветки
всё лезут сбоку, словно вампы,
кривляясь, как марионетки,
подсвеченные снизу рампой.
Ну а дорога бесконечна,
она все длится, длится, длится…
И нет машин почти что встречных.
И где там города границы?
Лишь только столбики с подсветкой
вдоль трассы, будто истуканы,
листвою скрытая разметка
да альфа зоркого Тукана.
* Бойтата – огненный змей (на языке индейцев Амазонии), по сути, шаровая молния.