Марине Цветаевой и её дочери - Ариадне Эфрон посвящается.
"Поэт издалека заводит речь..." (с)
.............
Тот имярек, что реки нарекал -
от Камы до Оби и Енисея,
глядел с небес на землю и вздыхал:
- Ох, матушка….Россиюшка……Россея….
И эхом оседал тяжёлый вздох
в таёжной глухомани Туруханска -
письмишком арестантки,
парой строк,
написанных с оглядкой и опаской:
«Привет, привет…
здесь глушь…….и гнус……и гнусь…
и Бога нет на сотни вёрст - не меньше.
Но я увязла в сонме сильных женщин.
Ломать не стоит.
Тщетно. Не согнусь.
Спасают не молитвы. Кирзачи.
По рвам и бездорожью с ними легче.
Здесь взгляд собак являет человечность.
А люди злы…. до дрожи…..хоть кричи.
Но, впрочем, нет…
Порой бывают дни,
когда Сибирь взрывается жарками,
и сердце наполняется стихами
и странной неизбывностью в груди.
И вот уже, застыв на берегу,
какая-нибудь местная шалава
в июльском апогее лесосплава
вдруг песней разбавляет вечный гул.
Но рёв такой, что слов не разберёшь
в идейно-строевой метаморфозе.
И тонны…. тонны….тонны целлюлозы
привычно трансформируются в ложь.
Рулонами суде’б попав под пресс,
расходятся в тираж газетой «Правда»
Ах, знали б вы, бездушные тираны,
какой ценой даётся этот лес!
Вы знаете! - вам близок горький пот
советского стального Дровосека.
Ведь в статусе полпредов и генсеков
вы сами вырубаете народ.
С усердием достойным похвалы.
Новаторы….стахановцы….герои!
И нормы, и старания утроив,
всё смотрите, как падают "стволы".
Укладывая судьбы в штабеля,
сплавляете по рекам миллионы -
связав колючей проволокой зоны.
И реки собираются в моря.
А чтоб не иссякал великий «лес»
иных вторично ждёт комендатура -
и тоннами живой макулатуры
народ идёт безропотно под пресс.
То первой производной, то второй
влачит ярмо пожизненного срока.
Пока однажды Смерть не крикнет:
«В топку!» -
чтоб пленник стал на выходе золой.
И всё ж бывает странною судьба
не только у людей, но у бумаги,
вместившей откровения Елабуг
в контексте Человека…
Не раба…
Когда несмелой, дрогнувшей рукой
из книги Бытия был вырван листик,
ложась на стол предсмертною запиской
и болью нестерпимою….земной…
И хрустнул надломившийся хребет
под сталинским копытом Минотавра.
Ветра сучили нити Ариадны,
чтоб свить в петлю….
и выбить табурет…
А после письмецом сразить под дых
затворницу у северных причалов,
«Поэмою конца», а не начала
венчая задыхающийся стих.